Дом на берегу - [3]
Потом повезли его в Брусяну. Там нахвалили каку-то баушку. Баушка хороша. Привязали на телегу, поехали. Мама с папкой да тета Василиса со своим-то мужем, с дядей Иваном. Четвером поехали. Уговаривают его, што поедем лечиться.
Приехали к баушке-то. Она говорит: «Развяжите его». Развязали. Всё ничего. Она наговорила. Подходить-то начала его поить-то, он ниоткуда вдруг вытаскиват ножик. Ну, папка-то у нас сильной был, вывернул у его ножик-то.
Баушка наговорила, напоила его, он уснул на телеге. Уснул. Оне побыли там до вечера. Она второй раз наговорила, напоила. «Счас нечо, успокоится». В третей раз еще дала дома напоить. Ну, он долго, видно, еще ездил к ей, лечился. С тетой Анной ездили. И все. Потом больше у его нечо не было. Ну, только сам-то он шибко избился, с плотины-то падал. Весь исхлестался. У его везде шрамы были.
Кузьма Степанович, папкин-то брат, хозяйством не занимался. Он занимался кустарничеством. В щеточной мастерской работал. Была щеточна мастерска. Там все наши работали. Дядя Тюня. Ондрий. Василей. Степан. Он у их был как за главного. Оне сами волос закупали, щетину сами закупали. Делали всяки щетки — обувны, половы, ершики.
Семья-то у дяди Кузи малинька была — троем только. Так у теты-то Марии было много детей-то. Она двадцать пять штук приносила. Но у ей оне не жили. Только один вот этот Гоша остался, в Тобольске которой. У ей и тройники были, и двойники были, потом уж по одному носила. А все равно. Маленько — месяц проживут, и все.
Дядя-то Кузя вот все в щеточной работал. Много годов. А тета-то Мария шила опять. Она шить могла. Приносили ей шить. Ну, оне жить так-то хорошо жили. Дом выстроили напротив дедушка-то Степана. Весь опалублен был дом. Краской выкрашен весь.
Другой папкин брат, Захар Степанович, скорняком был. Скорняжное дело знал. Сперва-то он тоже в щеточной работал. А потом, значит, его на флот взяли. Долго не было. На флоте-то ведь тогда чё-то долго служили.
Тут пришел на побывку и женился. Взял тету-то Евгенью. Она тоже из хорошей семьи-то. Не из богатой, из середняцкой так. Одна дочь была у родителей. Женился, перевез ее к дедушку Степану, она тут и жила.
Потом дослужил, приехал домой-то. Год, наверно, прожили тут. Уехали в город. Там дом купили себе. Он там и поступил на эту работу. Дохи подбирать. Наши-то, видишь, оне всю жизнь на пушнине, разбирались в мехах-то. Ну, он дохи подбирал, шил.
А тета-то Евгенья, по-моему, нигде не работала. Тогда ведь чё, женщины не работали. У их вот было две дочери. Перва Руфина — она со мной с одного году. Втора Валентина. И вот тета-то Евгенья заболела. Раньше ведь не туберкулезом считали, чахоткой. Дядя-то Захар все, всех врачей прошел, сколько пролечили и не могли ее вылечить. Так она и умерла. Ну, он и остался с двумя дочерями. У их дом был большой. Три комнаты, кухня. А счас снесли, нету. Нечо не узнать. Казенны дома счас наставлены.
Ну а Петро-то Степанович по пушнине был. Он по пушнине считался хорошим специалистом. Вот ездили с посудой, собирали меха-то, то всё привозили, ему сдавали. Он как сырьевщиком был. Всю жизнь на складе. Вначале-то еще дома, в Белоносове. Потом я не знаю. Как-то оне тоже уехали из деревни-то. Он на тете Шуре, на нашей деревенской, женился.
Уехали. Видно, его в Баженову на склад-от взяли. Как пушника. Оне в Баженовой-то дом купили. Дом был свой.
Потом его чё-то в город переводили. В городе работал. Его шибко ценили. Ну чё. В пушнине-то ведь не всякой разбиратся.
В городе ему не поглянулось, што ли. Оне опять в Баженову переехали. Всё тут и жили. У их с тетой Шурой четверо было. Вот старша-то дочь, Нина. Потом вот Валентин. Потом Виктор. Потом Геннадей. Валентин-от Петрович счас большим начальником по пушнине.
Последнего папкиного брата, Федора-то Степановича, дома Тюней звали. Дядя Тюня. Он молодой еще был. Ну, оне с тетой-то Евгеньей уж были женаты. У их уж мальчик был, тоже Женька. Она вторым забеременела. Оне с дедушком Степаном да баушкой Кирьей тогда жили. И вот тут эте праздники-то несчастны.
Артемьев день был. У нас в деревне два праздника-то праздновали. Вот второго августа — ильин день. И четвертого ноября — артемьев день. В году два праздника бывало в любой деревне.
Ну, съехались гости. Из Патёвой, из Черноголяхиной. Вся родня-то. И только разгулялись. Время часа четыре, наверно, было. А чё, осенью, в ноябре-то, уж темнятся в четыре часа. И вдруг Михеята загоняли. Вот пригонят на паре к окошкам: «Выходите, Киселята. Счас растянем». Драться им надо.
Мама скажет: «Ну чё, погоняют да уедут. Сидите, мужики. Пойте песни-то». Ну, оне покричат у окошок, покричат — уедут. Раза три так приезжали. Ну и все. И уехали. Дедушко-то с баушкой-то еще посидели да дядя-то Тюня с тетой-то Евгеньей. Баушка говорит: «Нук чё, пойдемте домой». А жили тут рядом наискосых.
Я заревела: «Боюсь дома пьяных, пойду с дедушком, с баушкой к имя ночевать». Мама говорит: «Пойди айда, у их полати больши, ночуешь на полатях». Ну, пришли к им. Дядя-то Тюня сразу лег, уснул.
Лег, уснул. Часов-то в шесть ниоткуда вдруг взялись эте… Теты-то Евгеньи брат пришел да его товарищ, Тёмко Марешонок. Молодиньки робята, лет по семнадцати. Баушка им говорит: «Тюня-то спит». — «Нук чё, спит, дак встанет».
Его арестовали, судили и за участие в военной организации большевиков приговорили к восьми годам каторжных работ в Сибири. На юге России у него осталась любимая и любящая жена. В Нерчинске другая женщина заняла ее место… Рассказ впервые был опубликован в № 3 журнала «Сибирские огни» за 1922 г.
Маленький человечек Абрам Дроль продает мышеловки, яды для крыс и насекомых. И в жару и в холод он стоит возле перил каменной лестницы, по которой люди спешат по своим делам, и выкрикивает скрипучим, простуженным голосом одну и ту же фразу… Один из ранних рассказов Владимира Владко. Напечатан в газете "Харьковский пролетарий" в 1926 году.
Прозаика Вадима Чернова хорошо знают на Ставрополье, где вышло уже несколько его книг. В новый его сборник включены две повести, в которых автор правдиво рассказал о моряках-краболовах.
Известный роман выдающегося советского писателя Героя Социалистического Труда Леонида Максимовича Леонова «Скутаревский» проникнут драматизмом классовых столкновений, происходивших в нашей стране в конце 20-х — начале 30-х годов. Основа сюжета — идейное размежевание в среде старых ученых. Главный герой романа — профессор Скутаревский, энтузиаст науки, — ценой нелегких испытаний и личных потерь с честью выходит из сложного социально-психологического конфликта.
Герой повести Алмаз Шагидуллин приезжает из деревни на гигантскую стройку Каваз. О верности делу, которому отдают все силы Шагидуллин и его товарищи, о вхождении молодого человека в самостоятельную жизнь — вот о чем повествует в своем новом произведении красноярский поэт и прозаик Роман Солнцев.
Владимир Поляков — известный автор сатирических комедий, комедийных фильмов и пьес для театров, автор многих спектаклей Театра миниатюр под руководством Аркадия Райкина. Им написано множество юмористических и сатирических рассказов и фельетонов, вышедших в его книгах «День открытых сердец», «Я иду на свидание», «Семь этажей без лифта» и др. Для его рассказов характерно сочетание юмора, сатиры и лирики.Новая книга «Моя сто девяностая школа» не совсем обычна для Полякова: в ней лирико-юмористические рассказы переплетаются с воспоминаниями детства, героями рассказов являются его товарищи по школьной скамье, а местом действия — сто девяностая школа, ныне сорок седьмая школа Ленинграда.Книга изобилует веселыми ситуациями, достоверными приметами быстротекущего, изменчивого времени.