Дом на берегу - [17]
Мы с Лешей разводим у воды небольшой костерчик, кипятим на нем ведро с гудроном и начинаем смолить днище лодки. После этого останется пройтись по всей лодке краской, провести ватерлинию, написать номер.
Конопатить, смолить, красить лодку — одно удовольствие. Я растягиваю его, делаю все не спеша, со смаком, а Леша бродит вокруг и исходит от нетерпения.
— Давай, давай, — глядя в озеро, поторапливает он. — Что ты там копаешься? Замечательная лодка. Железные кокоры[14]. Доска-двадцатка. Вон Женька уже рыбачить пошел. Давай…
После покраски и просушки лодка сверкает чистотой, как полагается каждому кораблю перед началом навигации. Мы тащим ее к воде. Привозим на тачке и ставим тяжелый чугунный мотор-шестерку. Кладем решетки на дно. Устанавливаем винт, руль, длинную рулевую жердь, чтобы управлять лодкой с передней скамейки.
Ну вот, теперь можно подняться на борт и почувствовать под ногами теплую, деревянную, чуть покачивающуюся на воде палубу своего корабля. Это чувство, наверное, и роднит нас с Лешей, как роднит оно вообще всех моряков на земле.
Все лето Леша ходит на лодке рыбачить в озеро. С вечера мы сидим на лавочке у него во дворе, роемся в грядках, копаем червей — в общем, хозяйничаем.
— Сейчас Ксана Михайловна придет, она нам даст, — осторожно говорю я, глядя на разбросанную вокруг землю, выдерганную морковь, помятые цветы.
Леша тоже обводит глазами картину разгрома, беспечно смеется и подмигивает:
— Неважно…
В руках у него полная банка червей, и сейчас Леша чувствует себя самым богатым человеком на свете. Во дворе пахнет бензином, травой, теплым деревом дома.
— Крепкий дом, — похлопывая по шершавой стене, говорю я. — Сколько же ему лет?
— Ста-а-арый, — тянет Леша. — Я его на барже из Нижних Котиц привез. Он еще там сколько стоял. Бревна — во… Поехал, Ксана дает нам со шкипером пятьсот рублей. Старыми, конечно, грузчиков нанять. Ну, думаем, за такие деньги мы и сами хорошо погрузим. Купили на все пятьсот портвейну, дом нам легче пуху показался. Да… Я на свое здоровье пока не жалуюсь.
Темнеет. Мы долго сидим и нежимся в тишине.
— Ну, в четыре, — говорит Леша. — Пошли спать.
В четыре утра, позевывая, мы встречаемся у тихого, еще не проснувшегося озера, ставим в лодки банки с червями и канистры с бензином, гремим якорями, скрипим веслами и, разрезая тишину, выходим на городской плес.
На широком, со свежим ветерком городском плесе около десятка тоней, на которых всегда толпятся лодки. Это — ямы, глубинные места жизни, кормежки и спасения рыбы. Мы идем к большой яме между Уницами и Городомлей. Задолго не доходя до нее, глушим моторы и, ориентируясь по далеким берегам, находим нужное место. Надо встать так, чтобы с одного берега была высокая сосна на Городомле, с другого — две березы под Уницами. Тихо опустить якорь, достать удочки.
Я вынимаю дорогие магазинные снасти со всевозможными ручками и сторожками, раскладываю все на скамейке, роюсь в банке с крючками. Леша достает несколько коротких кривых палочек с намотанной на сучки леской. Мы насаживаем червей, забрасываем удочки и искоса посматриваем друг на друга.
— Не понимаю, — ворчит Леша. — Выбрось ты эту дрянь. На, возьми мою удочку…
На пробу мы меняемся. Я беру и высовываю за борт его первобытную палку с сучками, он презрительно швыряет в лодку мою удочку. Довольно быстро я убеждаюсь, что примитивная Лешина снасть как-то ловчее.
Леша ловит леща без поплавка и замечает поклевку по тому, как ослабнет леска. Вот… Леска чуть легла на воду. Это самый момент. Тут надо дернуть, выбрать до десяти метров жилки и вовремя успеть в воду с подсачником. Что Леша и делает с блеском, приобретенным за полвека практики. В садке за бортом у него начинает плескать первый, ошалевший от страха лещ.
В азарте Леша сбрасывает пиджак, кепку, остается в одной рубахе с закатанными рукавами, бегает по лодке, наживляет и забрасывает удочку и, усевшись, снова смотрит на воду. На лице у него, не сходя, играет долгая блаженная улыбка.
Леша почти не ест рыбу, разве что угря. Ксана Михайловна — та вообще не признает рыбных блюд. Рыбацкий азарт за столько лет, от тысяч прошедших через его руки лещей, судаков, угрей тоже мог бы попритупиться. Что же заставляет его не спать ночи, в бурную погоду, бывает, рисковать жизнью, радоваться каждой пойманной рыбешке?
— Ветерок, — кутаясь в дождевик и глядя на посиневшего, озябшего, дрожащего над удочками Лешу, говорю я.
— Неважно, — бормочет он.
— Смотри. Продует…
Леша поворачивается, улыбается и недоуменно смотрит на меня:
— Как это? Не понимаю…
Он кладет на борт две большие, жесткие, как доски, ладони, не делает даже малейшей попытки спрятаться от ветра и простодушно объясняет:
— Послушаешь людей — у всех хвори, болезни. А мне кажется — все это ерунда. Нет никаких болезней. Кто-то выдумал, а другие повторяют. Одни разговоры. Как ты думаешь?
Мы рыбачим под Уницами, ищем счастья еще в двух-трех местах на плесе и часам к девяти с более или менее удачным уловом возвращаемся в родной залив — к белому дому на берегу, к лавам, к разноцветным лодкам. Здесь, в заливе, стоят тишь и жара. Пока мы привязываем свои корабли, солнце прожигает нас насквозь. Мы бредем по воде, выходим на берег и устало расходимся по домам.
Это наиболее полная книга самобытного ленинградского писателя Бориса Рощина. В ее основе две повести — «Открытая дверь» и «Не без добрых людей», уже получившие широкую известность. Действие повестей происходит в районной заготовительной конторе, где властвует директор, насаждающий среди рабочих пьянство, дабы легче было подчинять их своей воле. Здоровые силы коллектива, ярким представителем которых является бригадир грузчиков Антоныч, восстают против этого зла. В книгу также вошли повести «Тайна», «Во дворе кричала собака» и другие, а также рассказы о природе и животных.
Автор книг «Голубой дымок вигвама», «Компасу надо верить», «Комендант Черного озера» В. Степаненко в романе «Где ночует зимний ветер» рассказывает о выборе своего места в жизни вчерашней десятиклассницей Анфисой Аникушкиной, приехавшей работать в геологическую партию на Полярный Урал из Москвы. Много интересных людей встречает Анфиса в этот ответственный для нее период — людей разного жизненного опыта, разных профессий. В экспедиции она приобщается к труду, проходит через суровые испытания, познает настоящую дружбу, встречает свою любовь.
В книгу украинского прозаика Федора Непоменко входят новые повесть и рассказы. В повести «Во всей своей полынной горечи» рассказывается о трагической судьбе колхозного объездчика Прокопа Багния. Жить среди людей, быть перед ними ответственным за каждый свой поступок — нравственный закон жизни каждого человека, и забвение его приводит к моральному распаду личности — такова главная идея повести, действие которой происходит в украинской деревне шестидесятых годов.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Прозу Любови Заворотчевой отличает лиризм в изображении характеров сибиряков и особенно сибирячек, людей удивительной душевной красоты, нравственно цельных, щедрых на добро, и публицистическая острота постановки наболевших проблем Тюменщины, где сегодня патриархальный уклад жизни многонационального коренного населения переворочен бурным и порой беспощадным — к природе и вековечным традициям — вторжением нефтедобытчиков. Главная удача писательницы — выхваченные из глубинки женские образы и судьбы.