Дом на берегу - [16]

— Уйди! — с ненавистью закричала она, замахиваясь на меня маленьким кулачком. — Это ты во всем виноват! Я хорошо пела. Я же знаю, что я хорошо пела…

Она отвернулась и со слезами пошла прочь. С тех пор мы больше не виделись.

Каждое лето, приезжая на остров, я жду, что вот-вот, в лесу или в деревне, снова встречу девчонку с ружьем. Но ее нет на острове. Где она? Что с ней? Можно было бы давно зайти к леснику, расспросить, да жалко что-то нарушить…

Может быть, приехав в Ленинград и придя однажды в театр, мне и впрямь удастся увидеть когда-нибудь чудо. Погаснет свет. Поднимется занавес. И на сцену выйдет она. Девочка с острова Хачин.

ПРОДАЕТСЯ ЛОДКА

Перед окнами нашего дома — прохладный зеленый луг. Вдали, до самого горизонта, теплое голубое озеро. Между лугом и озером полоса старых деревянных домов. Из окна, с третьего этажа, видны ровные ряды крыш, тополя на улицах, яблони в огородах. По одной из этих улочек мы ходим на озеро, к своей лодке. Улочка невелика: два десятка домов с одной стороны, два десятка — с другой. Тропинки вдоль заборов, запахи опилок и крапивы.

В конце улица упирается в большой мелководный залив. По всему заливу торчат колья, к которым привязаны лодки. По мелководью далеко в озеро проложены лавы — две упругие доски, по которым ходят рыбаки в огромных сапогах, хозяйки с тачками белья, бегают загорелые мальчишки и девчонки.

Когда по нескольку раз в день ходишь от дома к озеру, вся улица постепенно становится такой знакомой, что в конце концов начинаешь не только здороваться с прохожими, но волей-неволей втягиваться во все их дела.

На самом берегу стоит белый каменный дом, большую часть года закрытый на ставни, куда только летом, на каникулы, приезжают живущие в Ленинграде хозяева. Сначала приедет Марья Михайловна, откроет ставни, вымоет окна. Потом приедет Михаил Михайлович, постучит молотком, спустит лодку, начнет ездить на рыбалку. Потом прилетят на самолете дети и внуки, привезут старую легавую собаку, в доме станет шумно и весело — распахнутся все окна, за круглым столом с самоваром начнутся чаепития.

Рядом, по соседству, живет тетя Катя — высокая сильная старуха с хриплым голосом и большими руками. Было время, когда она считалась первой красавицей и первой работницей, с ледохода до ледостава купалась и ходила на парусной лодке. Теперь тетя Катя болеет астмой — сидит на завалинке, перебрасывается с соседями замечаниями о погоде и даже летом кутается в шаль.

Примерно так по всей улице: в каком доме хорошо, в каком не очень. Обыкновенное дело. Как везде.

Время от времени на улице, на каком-нибудь деревянном столбе, появляются короткие, написанные старушечьим почерком объявления. Продаются дома. Продаются лодки. Старенькие, деревянные, с чугунным мотором. Бывает, что еще хорошую лодку можно купить совсем за бесценок. Хозяева, по-видимому, куда-то уезжают. Кто-то покупает лодку, и она верно служит своему новому хозяину.

В одном из домов живет мой приятель Леша Липатов. Проходя мимо, я стучу к нему в окошко, и через минуту, бросив все дела, он появляется в калитке — с мальчишеской радостью на лице, с палкой в одной руке и с канистрой бензина в другой. Мы идем по тропинке к озеру — Леша впереди, я за ним.

Леша Липатов вдвое старше меня, сильно хром на одну ногу, но ни то, ни другое не мешает нашей дружбе и совместным занятиям. На нем выгоревший пиджак, засаленная кепка, рыбацкие сапоги. Он весело опирается на палку, молчит и оглядывается, поспеваю ли я следом.

Несколько лет назад Лешу придавило в лесу сосной. Целых полгода он пролежал в больнице, вышел хромым, и все думали, что он больше не рыбак. Но Леша только посмеялся над происшедшим и махнул рукой:

— Неважно…

Это человек, над которым всегда безоблачное небо.

В марте, едва пригреет, Леша первым появляется на берегу, откапывает от снега свою перевернутую вверх днищем посудину, постукивает, похлопывает ее, садится рядом на скамейку и начинает ждать, когда разойдется лед. С этого дня все свое время он проводит возле лодки. Затыкает и заделывает пазы, красит борта, привозит на тачке и пробует мотор. К тому часу, когда последний, темный и набухший, лед уносит куда-то в озеро, голубая, свежевыкрашенная лодка Леши Липатова первой в Осташкове стоит на воде.

Я обычно не спешу, потому что в мае на лодке не разгуляешься — еще холодно. К тому же, пока нерест, рыбоохрана не дает трещать по озеру на моторе. Но Леша, энергия которого на время остается без применения, тут же приходит ко мне и, тряся от возмущения кулаками, начинает меня ругать:

— Не понимаю… Там щели, а он сидит дома. Пакля есть? Нет? А…

Он безнадежно машет рукой, тащит меня к себе, сует паклю, стамеску, набирает кучу инструментов, и мы, шалея от предчувствия лета, с утра до вечера возимся около своих лодок.

Иногда на берег приходит его жена, Ксана Михайловна, и уводит Лешу домой — копать в огороде, сажать картошку. Но, едва кончив с огородом и даже не пообедав, он снова, прихрамывая, почти бегом бежит сюда.

По правде, весной нет лучше места, чем на берегу. На зеленой траве лежат большие деревянные лодки. Пахнет краской. Стучат молотки и стамески. Пригревает солнышко. В теплой воде залива, на самых мелях, стоят щуки, которых видно прямо с улицы.