Дом на берегу - [11]
Мы тут прибежали. Ревем все. А Лидии-то было, наверно, года три. Она сидит на столе-то. «Чё ты, мама, ревешь? Папка домой пришел, чё реветь-то?» Она, значит, мне советует. Ну вот. Мы тут до утра-то просидели. У его еще рука-то была на лямке. Загипсована вся. Посидели до утра-то. Идем домой. Уж коров погнали пасти. Стадо уж выпустили, солнышко взошло. Пришли домой-то. Я перину на пол бросила, он лег спать-то. Столько суток не спал. Умыли его, покормили — дак он и спит, как робенок.
А чё… Все ведь уж знают. Время-то уж много. Тот прибежит. Другой. Вот уж десять часов. Вот одиннадцать. Он все спит. Лидия ходила, ходила круг его да говорит: «Папка, вставай, хватит спать-то. Надо ведь идти огород копать». Сколь смеялись с этем огородом. Вишь, кака девка заботлива. Тогда ведь у всех огород была перва забота. Ну, пошли с им копать огород.
Отец-от пришел в сорок втором, в мае. Его ровно год не было. А тут и давай «похоронки»-то на наших ходить. Вот погиб хресной Василей. Пришла «похоронка»: «Пал смертью храбрых». Со Степаном тоже неизвестно што. Тоже пришла бумага: «Пропал без вести».
Вот у Петра Варламовича, у маминого-то брата, троих сыновей убили. У их с тетой Анной было пятеро сыновей-то. Он все пел каку-то песню: «Сынов всех девять у меня, троих уж нет в живых». Вот, у их троих на полугоде и не стало. В сорок втором-то годе. Тета Анна не вынесла, умерла. И дядя-то Петя недолго прожил, тоже за ей умер.
Потом вот пришла «похоронка», што убили Петра Степановича, папкиного-то брата. Он ведь в Севастополе погиб. Видно, бомба разорвалась, его бомбой убило. А чё… Каждому не верилось. Мало ли што «похоронка»? Может, ошибочно.
Тета Шура собрала Нину, старшу-то дочь, отправила к нам на Кудельку: «Поезжай к Терентей Степановичу. Говорят, там ворожейка живет». Дала ей, видно, чекушку вина да десяток яиц. Вино-то тогда было сто рублей чекушка. Ну, яйца-то тоже были дорогие. Нина-то приехала к нам.
Мама говорит: «Ну чё, идите вон с Антонидой. Спросите у кого-нибудь. Скажут, где живет». Верно, нам показали. А мы обе боимся. Я боюсь, она тоже. Ладно. Чё делать, надо заходить. Заходим, а у ей каки-то две женщины, у ворожейки-то, она их выганиват: «Убирайтесь от меня. Вы положили кусок мяса, да вам жалко стало, выложили обратно». У их кто-то табак с гряд вырвал, у этех теток, оне и пришли к ей ворожить. «Убирайтесь». Выгнала, не стала им ворожить. Оне, видно, брали мяса, да пожалели, оставили дома. А она знат. Ну, все. Мы с Ниной вовсе испугались.
Выгнала их, мы стоим. Не знам, то ли говорить, то ли нет. «Чё вы стоите? Принесли чекушку вина да десяток яиц? Вылаживайте давайте». Видно, уж знат, чё человек принес. Ну, Нина выставила ей чекушку, выложила яйца. «Не бойтесь меня. Чё вы боитесь?» Видит, што мы обробели.
А сама она вроде как кака-то нацменка. Лицо белое. Волоса белые. «Счас, посидите». Мы с Ниной сели. Сидим, не здышим. Стала она среди полу, выняла из головы шпильки, волоса свои распустила. Как стряхнет всеми костями! Все косточки до единой трещат. Она начала кричать. Вот перебират города. Перебирала, перебирала да и говорит: «Здравствуйте, Захар Степанович. Вы живые…» Дядю Захара увидела. Папкиного-то брата. Мы с Ниной вовсе обмерли, сидим. Мы дядю-то Захара вовсе уж и не поминали. «Это што, брат Петра Степановича? Вы его не считаете живым, а он ведь живой. Живой, живой он. Живой, здоровой…» Ой! Мы с Ниной… Из ума нам нейдет. Ну как она могла знать?
Давай дальше, значит. Дальше все перебирала, перебирала. Кто пришел, кто не пришел — наших-то вот, кто ушел на войну-то. Мне и говорит: «Ты ведь собиралась приходить ворожить-то. Чё не пришла? Муж вернулся домой, дак и не пришла? Боялась все, а чё меня бояться, я нечо не сделаю».
И начала опять дальше кричать. Дальше кричит: «А, город Севастополь…» Начала чё-то. И с ей сразу стало плохо. Плохо с ей стало. Она начала говорить: «Да, погиб Петро Степанович. От осколка бомбы. В два часа дня с душой расстался на операционном столе». Все рассказала, и с ей сразу плохо стало. Она полежала. «Не бойтесь меня. Это мне тяжело, если мертвой человек».
Ну вот. К ей шибко много народу-то ходило.
Потом от дяди-то Пети все документы пришли, всё. Тета-то Шура писала туда, ей подтвердили, «похоронку»-то.
Наша мама тоже не верила извещеньям-то. До самой смерти ждала Василья со Степаном. Все думала, што может придут домой.
По раненью отцу сперва-то на шесть месяцев давали отсрочку. Потом еще два раза на шесть месяцев. Потом пошел в военкомат-от. Спрашивают: «Будешь здесь в трудармии служить?» Он говорит: «Куда пошлете». Чё, там ведь не будешь рядиться-то. «Куда пошлете, туда и пойду».
А тут надо было вахтеров на военной завод. Вот он тут и стал робить. Бесплатно. В трудармии дак. Без копейки денег. Вот только давали карточку — пятьсот грамм хлеба в день. Как служащий, дак только пятьсот грамм. Ну, только то, што оне отоваривались от Москвы. Отоваривались хорошо, снабженье было московское.
Мои карточки когда возьмет, отоварит. Я чулки вязала, надомницей робила, дак у меня тоже была карточка пятьсот грамм. Да на Лидию триста грамм давали. Мы на троих-то кило триста и получали. А там чё… Хлеб-от сырой-рассырой. Вот столь получишь, кило-то триста. Хоть как дели. Ну, там-то давали еще сахару да крупы. На месяц дадут полкило песку да полкило пшена, то манки. Ешь не тужи…
Анатолий Иоффе, врач по профессии, ушел из жизни в расцвете лет, заявив о себе не только как о талантливом специалисте-экспериментаторе, но и как о вполне сложившемся писателе. Его юморески печатались во многих газетах и журналах, в том числе и центральных, выходили отдельными изданиями. Лучшие из них собраны в этой книге. Название книге дал очерк о применении гипноза при лечении некоторых заболеваний. В основу очерка, неслучайно написанного от первого лица, легли непосредственные впечатления автора, занимавшегося гипнозом с лечебными целями.
За книгу «Федина история» (издательство «Молодая гвардия», 1980 г., серия «Молодые голоса») Владимиру Карпову была присуждена третья премия Всесоюзного литературного конкурса имени М. Горького на лучшую первую книгу молодого автора. В новом сборнике челябинский прозаик продолжает тему нравственного становления личности, в особенности молодого человека, в сложнейшем переплетении социальных и психологических коллизий.
С одной стороны, нельзя спроектировать эту горно-обогатительную фабрику, не изучив свойств залегающих здесь руд. С другой стороны, построить ее надо как можно быстрее. Быть может, махнуть рукой на тщательные исследования? И почему бы не сменить руководителя лаборатории, который не согласен это сделать, на другого, более сговорчивого?
Отдыхающих в санатории на берегу Оки инженер из Заполярья рассказывает своему соседу по комнате об ужасах жизни на срайнем севере, где могут жить только круглые идиоты. Но этот рассказ производит неожиданный эффект...
Человек и современное промышленное производство — тема нового романа Е. Каплинской. Автор ставит перед своими героями наиболее острые проблемы нашего времени, которые они решают в соответствии с их мировоззрением, основанным на высоконравственной отношении к труду. Особую роль играет в романе образ Москвы, которая, постоянно меняясь, остается в сердцах старожилов символом добра, справедливости и трудолюбия.
Виктор Макарович Малыгин родился в 1910 году в деревне Выползово, Каргопольского района, Архангельской области, в семье крестьянина. На родине окончил семилетку, а в гор. Ульяновске — заводскую школу ФЗУ и работал слесарем. Здесь же в 1931 году вступил в члены КПСС. В 1931 году коллектив инструментального цеха завода выдвинул В. Малыгина на работу в заводскую многотиражку. В 1935 году В. Малыгин окончил Московский институт журналистики имени «Правды». После института работал в газетах «Советская молодежь» (г. Калинин), «Красное знамя» (г. Владивосток), «Комсомольская правда», «Рабочая Москва». С 1944 года В. Малыгин работает в «Правде» собственным корреспондентом: на Дальнем Востоке, на Кубани, в Венгрии, в Латвии; с 1954 гола — в Оренбургской области.