Дом на берегу - [9]
Он взял у ей руку-то. Чё-то посмотрел, посмотрел. «А не шути, Анастасия Терентьевна. Через три года умрет Филипп Григорьевич».
Што ты думаешь? На третей год Филипп и заболел. Он тогда в пекарне, в Большой деревне, робил. Он ведь всю жизнь пекарем. Видно, в армии служил, дак научился. Пришел из армии-то, все время робил в пекарнях. А в пекарне, известно, дровяно отопленье. Он, видно, спотел в жаре-то да выскочил за дровам. И все. Сразу туберкулез у его и получился. Он только три месяца и проболел. Хресна Настасья и осталась с робятам-то, с Венушком да с Геннадьем.
Потом ходили на могилы, дак все поминали: «Вот как Егорушко-то наворожил».
А счас на кладбище уж много нашего-то народу. В палисадике места не хватат. Вот Ондрия-то схоронили. Потом вот папку. Мама все спорили с Матреной. Мама говорит: «Я легу в середину». Матрена говорит: «Нет, я». Оказалось, Матрена легла в середину-то. Тут уж счас дедушко Степан, папка, Ондрий с Матреной, Славик. Береза растет в палисадике-то. Малина посажена. Карточек-то хоть нету, а у всех подписано на крестах-то.
Ну а мама-то вот на другом кладбище схоронена, в Мезенке. Там вот счас мама, Филипп с хресной Настасьей, Сергей — старший-то сын теты Василисы. Оне там тоже артелью.
Мы с отцом женились, дак он пожарником был. Потом вот грузчиком-то. Всё ездили на машинах. Уедут — ночь, две нету. Лидия родилась, он все ездил. Тут опять чё-то ушел в пожарники. Его из пожарной на войну-то и взяли.
А весной брали… Пришел, смеется: «Ха, остаешься солдаткой. Меня в солдаты берут». Посмеялись, што солдаткой. Восьмого мая — дак в лагеря, в лагеря… А провожать, значит, их ночью. Днем-то тут посидели. Папка с Васильем да со Степаном пришли. Ячменевы. Посидели, похохотали. Мужики говорят: «Нук, ты хоть нам пиши письма-то». — «Нук как, буду писать».
Вечером-то, значит, им в клуб. Вот тут у базара-то был, у озера-то. Мне чё-то неспокойно. «Я пойду тебя провожать». — «Нак чё ты меня пойдешь провожать, зачем?» — «Ну чё, пойду. Идут женщины-то, и я пойду».
Пошли туда к клубу-то. Ага… Там всем сразу все понятно стало — и женщинам и мужчинам. Мужчины наши шли героями, а тут сразу повешали головы-то. Брали, кто был на действительной да кто с финской пришел. Каки там лагеря.
Завели их, значит, в кинозало и там три часа держали, в кинозале. Женщины все тут. А чё… Май месяц. Уж начало светать. Светать начало, их выпустили и сразу строем на вокзал. Мы за ими. Все ревем, женщины-то. Пришли на вокзал-от, там уж поданы товарны вагоны. В товарны вагоны их погрузили — мужиков-то тогда шибко много было насобирано. И все. Повезли.
Ну, он говорит, што сперва-то их везли в лагеря. Где уж они, я не знаю. Где-то недалёко. Вот всех туда собирали. Две ночи, ли сколь ли, оне там ночевали. Ночью, говорит, тревога. На манёвры. Вот погрузили в вагоны, повезли на манёвры. Куда повезли, никто не знат. День едут, два едут. Неделю. Смотрим, говорит, настоящие манёвры.
Видно, только девятнадцатого июня, где-то не доезжая Витебска, их остановили. Передышку сделали немножко. А тут, говорит, кака-то бабка волоса на себе дерет, ревет: «Робята, вас везут на смерть». Как эта старуха знала? Мы, говорит, тожно вовсе задумались. И так-то видим, што чё-то везут без остановок. А тут вовсе.
Немножко передохнули девятнадцатого-то. Дальше поехали. Двадцать-то первого утром привезли в Витебск. Мы, говорит, тут нечо день-от. Пока в банях вымылись, да все. Обмундировали всех. Дали чисто белье. Нук, оне уж больше месяцу были в дороге-то. Ну и все.
А ночью-то уже налет. Проснулись, говорит, нечо не поймем. Черно. Неба не видать, сколько самолетов. Мы, говорит, стоим с винтовочками-то, а чё сделам?
На третей день, двадцать пятого-то, его уж и ранили. Бомбили, видно. Под бомбежку попал. Ноги-то у его ведь все в чатинах[9]. Много осколков-то было. Его без сознанья в санбат. Вот тебе и лагеря.
Я осталась, жду письма от отца-то. С дороги было одно, и больше нет. Чё такое, нет письма? У меня Лидия-то была малинька, я не робила, сидела с ей дома. Он ведь поехал в лагеря. У меня осталось два рубля денег, я жду — вот не седни, завтра приедет.
Война-то началась, чё делать? Надо куда-то на работу устраиваться. Папка сходил в ясли, поговорил с заведующей. Он ведь там сторожем робил, дак она его знала хорошо. Он пошел к ей. «Возьмите Антониду на каку-нибудь работу. Вишь, чё случилось. Она осталась с робенком без денег». — «Нук чё, пускай приходит, примем нянюшкой».
Тут, возле милиции-то, ясли были. Я рада хоть тому, што уж одна дорога. Сама на работу и Лидию ташшу в ясли. А в школе, у озера-то, тут госпиталь была большая. Всё забито было госпиталью. Везде уж ранены навезены. Идем, кто попадет встречу хромой, она у меня: «У папки тоже ножка болит. Папка тоже ранен у нас».
Письма нет. Потом приходит одна женщина из пожарки. «Чё, у тебя нету от мужа письма?» — «Нету. Вот с дороги было одно. А больше нет». — «У меня седни пришло. Пишет, што твоего мужа ранили и в тяжелом состоянии увезли в госпиталь».
Только с ей сидим, эдак-то разговаривам, плачем — почтальонка идет. Идет, подает мне письмо. От отца. «Меня ранили. Но нечо, не беспокойся. Сперва был без сознанья, но сейчас чувствую себя хорошо. Нечо, не беспокойся». Ну, его, видно, отправляли в Грузию, он там в госпитале-то лежал. Месяца три, што ли. Полежал в госпитале-то, опять на передовую. Осколки удалили. Опять на фронт.
С одной стороны, нельзя спроектировать эту горно-обогатительную фабрику, не изучив свойств залегающих здесь руд. С другой стороны, построить ее надо как можно быстрее. Быть может, махнуть рукой на тщательные исследования? И почему бы не сменить руководителя лаборатории, который не согласен это сделать, на другого, более сговорчивого?
В геологической экспедиции решается вопрос: сворачивать разведку или продолжать её, несмотря на наступление зимы. Мнения разделились.
Отдыхающих в санатории на берегу Оки инженер из Заполярья рассказывает своему соседу по комнате об ужасах жизни на срайнем севере, где могут жить только круглые идиоты. Но этот рассказ производит неожиданный эффект...
Человек и современное промышленное производство — тема нового романа Е. Каплинской. Автор ставит перед своими героями наиболее острые проблемы нашего времени, которые они решают в соответствии с их мировоззрением, основанным на высоконравственной отношении к труду. Особую роль играет в романе образ Москвы, которая, постоянно меняясь, остается в сердцах старожилов символом добра, справедливости и трудолюбия.
Виктор Макарович Малыгин родился в 1910 году в деревне Выползово, Каргопольского района, Архангельской области, в семье крестьянина. На родине окончил семилетку, а в гор. Ульяновске — заводскую школу ФЗУ и работал слесарем. Здесь же в 1931 году вступил в члены КПСС. В 1931 году коллектив инструментального цеха завода выдвинул В. Малыгина на работу в заводскую многотиражку. В 1935 году В. Малыгин окончил Московский институт журналистики имени «Правды». После института работал в газетах «Советская молодежь» (г. Калинин), «Красное знамя» (г. Владивосток), «Комсомольская правда», «Рабочая Москва». С 1944 года В. Малыгин работает в «Правде» собственным корреспондентом: на Дальнем Востоке, на Кубани, в Венгрии, в Латвии; с 1954 гола — в Оренбургской области.
Судьба главного героя повести Сергея Ковалева тесно связана с развитием лесной промышленности Карелии. Ковалев — незаурядный организатор, расчетливый хозяйственник, человек, способный отдать себя целиком делу. Под его руководством отстающий леспромхоз выходит в число передовых. Его энергия, воля и находчивость помогают лесозаготовителям и в трудных условиях войны бесперебойно обеспечивать Кировскую железную дорогу топливом.