Дом Иова. Пьесы для чтения - [19]
). Или ты ослеп, Элифаз?.. Да вот же он, вот! Вот! Вот!.. На костях детей моих построен, из бессонных ночей сложен, на отчаянье замешан! И боль моя, и тоска моя, и вздохи мои, и болезни мои – всё пошло в дело! Так отчего бы мне не сыграть, наконец, свое новоселье? Отчего не позвать в гости того, кто помогал мне построить его? Кто месил вместе со мной глину и подносил кирпич? Кто не уставал понукать и подбадривать Иова своей плетью? (Отпускает Элифаза, который валится на землю).
Пауза. Иов и Элифазмолча смотрят друг на друга.
Элифаз (без выражения): Похоже, ты, и правда, спятил, Иов.
За сценой – петушиный крик. Затем из-за угла дома выходит сам Адаф. Одновременно в дверях появляется Жена Иова.
Адаф: Кукареку!.. Я слышал, ты опять кричал, хозяин? Разве же так встречают гостей?
Жена: Приехали Бильдад и Цофар.
Элифаз: (поднявшись, направляется к двери): Пойду-ка я, что ли, их встречу. (Остановившись возле двери, неуверенно). Иов…
Иов молчит. Подождав немного, Элифаз уходит. Жена остаётся стоять возле двери.
Адаф (негромко): Кукареку, хозяин.
Иов (издалека): Кукареку…
Адаф: Кукареку…
Тьма.
Картина пятая
Нагромождение скал. Они едва различимы на фоне звёздного неба. В центре – небольшая и сравнительно ровная каменная площадка, за которой угадывается головокружительный провал. Ее заливает лунный свет, но самой Луны не видно, она прячется за скалами.
На площадке появляется Уза. Он ступает медленно и неуверенно. Ему явно не по себе.
Уза (тревожно): Повелитель!.. Да, где же он?.. Повелитель!..
Ищущий (появляясь на краю площадки, за спиной Узы): Эй!.. Я здесь. Здесь… Может, соизволишь, наконец, оглянуться?..
Уза оглядывается.
Ну, наконец-то. (Подходя). И давно ты здесь?
Уза: Мне кажется, уже целую вечность. (Озираясь). Знаете, где мы?
Ищущий (беспечно): Конечно, нет. (Оглядываясь). Но можешь не сомневаться, что мы с тобой где-то. Потому что в противном случае мы были бы нигде, а это, как ты понимаешь, довольно сомнительно. (Внимательно смотрит на Узу). Похоже, ты совсем не в восторге от нашей милой прогулки?.. Или ты испугался этих гор?.. (Осматриваясь, идет по площадке). Гляди-ка, они, действительно, выглядят здесь так, словно земля восстала против своего Творца! (Смеётся). Видишь, какая ерунда лезет тут в голову. Наверное, это из-за воздуха.
Уза (ворчливо): Сказать, что мне понравились эти скачки, которые вы называете «милой прогулкой», значило бы сильно погрешить против истины, повелитель… Носимся, словно за нами гонится стадо разгневанных демонов… (Поспешно). Я не о себе беспокоюсь.
Ищущий: Еще бы ты заботился о себе, негодяй. Особенно после того, как на твоих глазах оскорбили твоего дорогого и горячо любимого хозяина!.. (С изумлением). Ах, как же он взбесил меня, этот жалкий канцелярский приживальщик! Мне до сих пор кажется, что слышу его самодовольный голос! (Кричит). Аввадон!
Из мрака немедленно вырастает закутанная в плащ фигура Аввадона. Кажется, что он висит в воздухе. Лицо скрыто под капюшоном.
(Не глядя на появившегося). Видишь ту двуглавую гору? Ту, что закрыла полнеба?.. Снеси её.
Аввадон: Слушаюсь, хозяин. (Исчезает).
Уза: Кажется, на её склонах пасутся чьи-то стада.
Ищущий: Тем лучше.
Откуда-то издалека доносится зловещий гул. Он вырастает и затем также внезапно стихает. Ищущий с интересом смотрит вдаль. Пауза.
Уза: Повелителю стало легче?
Не отвечая, Ищущий всматривается в окружающий площадку мрак.
Тогда, может быть, ещё вон ту?
Ищущий: Оставь свою иронию при себе, слуга. Подумай лучше, отчего он так взбесил меня? Этот шут, это самодовольное ничтожество, пусть не соберётся под его стяг ни один ангел!..
Уза (наивно): Повелитель, конечно, имеет в виду… (Неопределённый жест).
Ищущий (сердито): Ты прекрасно знаешь, кого я имею в виду, негодяй! (Внимательно глядя на Узу). Или, может, у тебя есть какие-то другие соображения, проницательный мой?
Уза отрицательно качает головой и разводит руками.
Что? Совсем никаких? (Сквозь зубы). Ах ты, хитрец… (Некоторое время смотрит на Узу, затем не спеша отходит от него, заложив руки за спину, негромко). А вот у меня, представь себе, время от времени возникают довольно странные фантазии. Ты слышишь?.. Странные, нелепые фантазии, от которых потом болит голова и хочется спрятать голову под подушку. (Понизив голос). Мне вдруг начинает казаться, что за той дверью, куда я уже давно пытаюсь попасть, – никого нет! Пусто. Пусто!.. Ветер гуляет по залам, метёт из угла в угол пыль, гонит обрывки бумаги – и больше ничего. Трон давно опустел, а его Хозяин так далеко, что невольно ловишь себя на мысли, что Его и вовсе никогда не было… (В изумлении, громким шёпотом). Он нас покинул. Ты слышишь? Покинул. Бросил. Бежал… Ты когда-нибудь видел полководца, бросившего свою армию и скрывшегося в неизвестном направлении?.. Однажды утром, когда все спали, Он просто ушёл через чёрный ход. И тогда наступила Великая Тишина, которую в состоянии расслышать только очень чуткое ухо… (Медленно возвращается).
Уза: Вы ведь сказали, что это только фантазии, повелитель.
Ищущий (обычным голосом, сухо): И, к тому же, как видишь, вполне беспочвенные. (
Кажущаяся ненужность приведенных ниже комментариев – не обманывает. Взятые из неопубликованного романа "Мозес", они, конечно, ничего не комментируют и не проясняют. И, тем не менее, эти комментарии имеют, кажется, одно неоспоримое достоинство. Не занимаясь филологическим, историческим и прочими анализами, они указывают на пространство, лежащее за пространством приведенных здесь текстов, – позволяют расслышать мелодию, которая дает себя знать уже после того, как закрылся занавес и зрители разошлись по домам.
"Современная отечественная драматургия предстает особой формой «новой искренности», говорением-внутри-себя-и-только-о-себе; любая метафора оборачивается здесь внутрь, но не вовне субъекта. При всех удачах этого направления, оно очень ограничено. Редчайшее исключение на этом фоне – пьесы Константина Поповского, насыщенные интеллектуальной рефлексией, отсылающие к культурной памяти, построенные на парадоксе и притче, связанные с центральными архетипами мирового наследия". Данила Давыдов, литературовед, редактор, литературный критик.
"Пьесы Константина Поповского – явление весьма своеобразное. Мир, населенный библейскими, мифологическими, переосмысленными литературными персонажами, окруженными вымышленными автором фигурами, существует по законам сна – всё знакомо и в то же время – неузнаваемо… Парадоксальное развитие действия и мысли заставляют читателя напряженно вдумываться в смысл происходящего, и автор, как Вергилий, ведет его по этому загадочному миру."Яков Гордин.
Роман «Мозес» рассказывает об одном дне немецкой психоневрологической клиники в Иерусалиме. В реальном времени роман занимает всего один день – от последнего утреннего сна главного героя до вечернего празднования торжественного 25-летия этой клиники, сопряженного с веселыми и не слишком событиями и происшествиями. При этом форма романа, которую автор определяет как сны, позволяет ему довольно свободно обращаться с материалом, перенося читателя то в прошлое, то в будущее, населяя пространство романа всем известными персонажами – например, Моисеем, императором Николаем или юным и вечно голодным Адольфом, которого дедушка одного из героев встретил в Вене в 1912 году.
Патерик – не совсем обычный жанр, который является частью великой христианской литературы. Это небольшие истории, повествующие о житии и духовных подвигах монахов. И они всегда серьезны. Такова традиция. Но есть и другая – это традиция смеха и веселья. Она не критикует, но пытается понять, не оскорбляет, но радует и веселит. Но главное – не это. Эта книга о том, что человек часто принимает за истину то, что истиной не является. И ещё она напоминает нам о том, что истина приходит к тебе в первозданной тишине, которая все еще помнит, как Всемогущий благословил день шестой.
Автор не причисляет себя ни к какой религии, поэтому он легко дает своим героям право голоса, чем они, без зазрения совести и пользуются, оставаясь, при этом, по-прежнему католиками, иудеями или православными, но в глубине души всегда готовыми оставить конфессиональные различия ради Истины. "Фантастическое впечатление от Гамлета Константина Поповского, когда ждешь, как это обернется пародией или фарсом, потому что не может же современный русский пятистопник продлить и выдержать английский времен Елизаветы, времен "Глобуса", авторства Шекспира, но не происходит ни фарса, ни пародии, происходит непредвиденное, потому что русская речь, раздвоившись как язык мудрой змеи, касаясь того и этого берегов, не только никуда не проваливается, но, держась лишь на собственном порыве, образует ещё одну самостоятельную трагедию на тему принца-виттенбергского студента, быть или не быть и флейты-позвоночника, растворяясь в изменяющем сознании читателя до трепетного восторга в финале…" Андрей Тавров.