Дом Иова. Пьесы для чтения - [17]
(Посмеиваясь). Ах, Элифаз, Элифаз!.. Ты, случайно, не забыл, что женщинам свойственно преувеличивать?
Элифаз: Она была очень настойчива, Иов, и к тому же я не мог отказать ей, помня о нашей старой дружбе. (Повернувшись к жене Иова, раздраженно). Ну, я же говорил тебе, что не сумею ничего скрыть!
Жена: Я только хотела, как лучше, господин.
Иов: И поэтому ты послала за Элифазом. Ну, конечно. Ведь лучшего лекаря, не сыскать. (Насмешливо). Правда, мне кажется, что это будет не совсем справедливо по отношению к Цофару и Бильдаду. Они-то ведь лекари ничуть не хуже… (Насмешливо глядя на Элифаза). Что ты скажешь об этом, Элифаз?
Элифаз (хмуро): Сказать по правде, Иов, они уже едут сюда.
Иов: Уже едут?.. Да, за тобой не угонишься, Элифаз!.. Ах, как же ты правильно рассудил, друг мой. Ведь, если не справится один лекарь, то уж трое обязательно найдут причину недуга!.. Открой мне только, от чего вы собираетесь лечить меня, Элифаз? Ты, Цофар и Бильдад?
Элифаз мнется. Короткая пауза.
Что же ты молчишь, старый друг?
Элифаз: А что тут скажешь, Иов?
Иов: Вот ведь – что скажешь… Я думаю то, что лежит у тебя на сердце, что же еще?
Элифаз: Тогда послушай меня, Иов. Послушай внимательно… Ты ведь знаешь, что уже не первый раз я прихожу к тебе с тех пор, как беда обрушилась на твой дом. И всякий раз твоё мужество восхищает и трогает меня. (Громко, не давая Иову перебить себя). Да, да, Иов!.. Восхищает и трогает! Так неужели ты думаешь, что я стану осуждать тебя за то, что оно ненадолго оставило тебя сегодня? Ведь человеческие силы не безграничны и Небеса не всегда приходит к нам на помощь сразу. (Торопливо). Но я уверен, что пройдёт время и мир вновь возвратится в твоё сердце!
Иов: Отлично сказано, Элифаз. А особенно, насчет человеческих сил. Знаешь, их и правда, не так уж и много. Всего лишь столько сколько требуется человеку, чтобы дойти до конца своего пути. Не больше и не меньше… (Поманив к себе Элифаза, негромко). А хочешь знать, что человек находит там, в самом конце? (Громким шёпотом, наклонившись к Элифазу). Страшно сказать, Элифаз. Самого себя… (Посмеиваясь). Можешь быть уверен: это совсем не та находка, которая может послужить причиной для зависти.
Короткая пауза.
Элифаз (неуверенно): И всё-таки, Иов, время лечит все раны.
Иов (мягко): Я думаю, что ты заблуждаешься, друг мой. Скорее, это раны лечат Время. Потому что без них оно застаивается и становится похоже на лужу крови, вроде той, что остаётся после жертвоприношения. Его лижут псы, над ним вьются мухи. А главное, что сам ты барахтаешься в нём, чувствуя, как тебя спеленали по рукам и ногам… Ты ведь знаешь, какой липкой бывает кровь?
Элифаз: Мне кажется, ты говоришь загадками.
Иов (усмехаясь): Ты заметил?.. А хочешь знать, почему? (Наклонившись к Элифазу, негромко). Да, потому что я давно уже сам стал загадкой, Элифаз.
Элифаз: Но, Иов! Я ведь не мастер отгадывать загадки.
Иов: Это умение зависит только от привычки. Ну-ка, скажи мне, что это такое: «У изголовья встал – все болезни прогнал»?
Элифаз: Не знаю.
Иов: А ведь это совсем просто. Это – Ангел Смерти. Встал у изголовья и болезней как не бывало.
Элифаз: Глупая загадка.
Иов: А мне так почему-то не кажется… А вот ещё одна, если хочешь: «Звали ягнёнка, а пришёл лев». Что бы это могло быть?
Элифаз: Не знаю.
Иов: И я не знаю. Но думаю, такое часто случается. Зовёшь ягнёнка, а вместо него приходит лев. (Внезапно громко рычит). Р-рр-рр-р! Р-рр-р!
Элифаз (вздрогнув от неожиданности): Ты, верно, и в самом деле помешался!
Одновременно из-за угла дома появляется Адаф.
Адаф (громко): Кукареку!
Иов (встав на четвереньки): Р-рр-рр-р!
Адаф: Кукареку-у!
Иов: Р-р-р-р-р!
Элифаз: Ради святого имени!.. (Машет руками). Перестаньте оба!.. (Иову). Ты точно маленький ребёнок, которого на минуту оставили одного! (Понизив голос). И какой пример ты подаёшь… (Кивает в сторону Адафа).
Иов (вполголоса): Р-рр-р… (Неожиданно мягко). Ах, если бы я действительно был маленьким ребенком, Элифаз! Какое это было бы счастье снова стать маленьким! Ни перед кем не отчитываться, ни на что не оглядываться! Не бояться ни ветра, ни палящего солнца. Не знать, ни что такое «завтра», ни что такое «вчера»…
Элифаз: Конечно, у детского возраста есть свои преимущества. Но их немного. (Адафу). Как там мой верблюд?
Адаф: Родная мать не смогла бы позаботиться о нём лучше. Я почистил ему все пёрышки.
Элифаз: Все пёрышки, разбойник? Смотри у меня!
Адаф: По Новой дороге идёт в нашу сторону небольшой караван, два или три верблюда. Скоро они будут здесь.
Элифаз (оживившись): Это Бильдад и Цофар! (Иову). Ах, Иов! Ты ведь не станешь возражать, если мы немного посидим со старыми друзьями, как это бывало прежде?.. Они везут мясо и вино. Наполним чаши, вспомним молодость. (Смеётся). Ты еще не забыл, как Бильдад купил увечного верблюда, и мы полдня гонялись за торговцем, пока, наконец, не нагнали его и не заставили вернуть всё сполна?.. А помнишь, как мы едва ушли от засады возле Наамы? (Понизив голос). Как стрела попала Цофару в задницу, так что он потом целый месяц не мог присесть? (Смеётся). Хорошие были времена, Иов. (
"Современная отечественная драматургия предстает особой формой «новой искренности», говорением-внутри-себя-и-только-о-себе; любая метафора оборачивается здесь внутрь, но не вовне субъекта. При всех удачах этого направления, оно очень ограничено. Редчайшее исключение на этом фоне – пьесы Константина Поповского, насыщенные интеллектуальной рефлексией, отсылающие к культурной памяти, построенные на парадоксе и притче, связанные с центральными архетипами мирового наследия". Данила Давыдов, литературовед, редактор, литературный критик.
Кажущаяся ненужность приведенных ниже комментариев – не обманывает. Взятые из неопубликованного романа "Мозес", они, конечно, ничего не комментируют и не проясняют. И, тем не менее, эти комментарии имеют, кажется, одно неоспоримое достоинство. Не занимаясь филологическим, историческим и прочими анализами, они указывают на пространство, лежащее за пространством приведенных здесь текстов, – позволяют расслышать мелодию, которая дает себя знать уже после того, как закрылся занавес и зрители разошлись по домам.
Роман «Мозес» рассказывает об одном дне немецкой психоневрологической клиники в Иерусалиме. В реальном времени роман занимает всего один день – от последнего утреннего сна главного героя до вечернего празднования торжественного 25-летия этой клиники, сопряженного с веселыми и не слишком событиями и происшествиями. При этом форма романа, которую автор определяет как сны, позволяет ему довольно свободно обращаться с материалом, перенося читателя то в прошлое, то в будущее, населяя пространство романа всем известными персонажами – например, Моисеем, императором Николаем или юным и вечно голодным Адольфом, которого дедушка одного из героев встретил в Вене в 1912 году.
"Пьесы Константина Поповского – явление весьма своеобразное. Мир, населенный библейскими, мифологическими, переосмысленными литературными персонажами, окруженными вымышленными автором фигурами, существует по законам сна – всё знакомо и в то же время – неузнаваемо… Парадоксальное развитие действия и мысли заставляют читателя напряженно вдумываться в смысл происходящего, и автор, как Вергилий, ведет его по этому загадочному миру."Яков Гордин.
Патерик – не совсем обычный жанр, который является частью великой христианской литературы. Это небольшие истории, повествующие о житии и духовных подвигах монахов. И они всегда серьезны. Такова традиция. Но есть и другая – это традиция смеха и веселья. Она не критикует, но пытается понять, не оскорбляет, но радует и веселит. Но главное – не это. Эта книга о том, что человек часто принимает за истину то, что истиной не является. И ещё она напоминает нам о том, что истина приходит к тебе в первозданной тишине, которая все еще помнит, как Всемогущий благословил день шестой.
Автор не причисляет себя ни к какой религии, поэтому он легко дает своим героям право голоса, чем они, без зазрения совести и пользуются, оставаясь, при этом, по-прежнему католиками, иудеями или православными, но в глубине души всегда готовыми оставить конфессиональные различия ради Истины. "Фантастическое впечатление от Гамлета Константина Поповского, когда ждешь, как это обернется пародией или фарсом, потому что не может же современный русский пятистопник продлить и выдержать английский времен Елизаветы, времен "Глобуса", авторства Шекспира, но не происходит ни фарса, ни пародии, происходит непредвиденное, потому что русская речь, раздвоившись как язык мудрой змеи, касаясь того и этого берегов, не только никуда не проваливается, но, держась лишь на собственном порыве, образует ещё одну самостоятельную трагедию на тему принца-виттенбергского студента, быть или не быть и флейты-позвоночника, растворяясь в изменяющем сознании читателя до трепетного восторга в финале…" Андрей Тавров.