Дом Иова. Пьесы для чтения - [14]

Шрифт
Интервал

). Эй, ты где?..


Узанемедленно появляется за его спиной.


(Не оборачиваясь, Узе, мягко). Не напомнишь ли нам, дружок, – какая награда полагается добродетельному за его добродетель?.. Помнишь?

Уза (заметно волнуясь): Как сказано в одной располагающей к доверию книге, повелитель, наградой за добродетель, стало быть, всегда была, есть и будет сама она.

Ищущий (разведя руками): Что и требовалось доказать! (С торжеством смотрит на Михаила).

Михаил (тасуя колоду, негромко): Однако и любопытные книги вы читаете, господа… А может, всё-таки сыграем?

Ищущий: Ах, архистратиг!.. Ну, разве что для интереса. (Поспешно). Но только каждый своими… Было бы крайне неосмотрительно брать в руки чужие карты. (Делает знак и немедленно Уза вкладывает в его поднятую руку колоду карт).

Михаил: Согласен. Пусть каждый играет своими.


Пауза. Игроки заняты своими картами.


(Раскладывая карты, задумчиво, почти про себя). Интересно все-таки было бы узнать, не говорится ли что-нибудь в вашей книге о том, что и порок, по примеру добродетели, не должен требовать для себя наказания, будучи, так сказать, сам себе наказанием? (Посмеиваясь, тасует карты).

Ищущий (тасуя карты, вполголоса передразнивая Михаила): Хо-хо-хо…

Михаил: Ведь тогда отпала бы и нужда в Творце, и всё на свете просто шло бы и шло своим естественным чередом, ни о чем особенно не заботясь. Добродетель бы себя награждала, порок бы наказывал, – да, ведь, пожалуй, тогда и в голову бы никому не пришло отличать одно от другого!.. (Бросая первую карту на камень). Боюсь, эта карта тебе не понравится. Она называется «Человек».

Ищущий (посмеиваясь): Какая же у тебя слабая карта, архистратиг! Она так же слаба, как и твоя скучная ирония… Смотри, я бью её первой попавшейся под руку. (Швыряет на камень карту). Этот порок носит имя «Жадность». Он сожрёт твоего «Человека» изнутри и не оставит от него ничего… Впрочем, нет! Погоди! Пожалуй, я побью его так, что тебе не захочется даже вспоминать о нём! (Швыряет одну за другой карты). Вот «Лень». Вот «Гнев». Вот «Ложь». Вот «Лицемерие». «Кровожадность». «Предательство». «Жестокость». «Похоть»… Что скажешь? Твоя карта бита, архистратиг.

Михаил: Не торопись. (Одну за другой кладёт на камень четыре карты). «Мужество». «Смирение». «Надежда». «Вера».

Ищущий: Джентльменский набор святого!.. В таком случае, позволю себе подбросить тебе вот это. (Швыряет карты). «Глупость»! «Гордость»! «Себялюбие»! «Тщеславие»!.. Он мёртв, архистратиг!

Михаил: Вернее, мог бы быть мертвым, если бы не это. (Не спеша кладёт на камень карту). «Милосердие Божие». Сожалею, но против этой карты тебе не устоять.

Ищущий (ворчливо, роясь в колоде): С какой это стати Крепкому быть милосердным к какому-то прямоходящему млекопитающему?.. Впрочем, изволь. Вот «Сомнение». А вот «Вина». А вот и «Отчаянье»… Это те самые камни, из-под которых ему не выбраться.


Михаил не спеша кладёт на камень карту.


(Изумлен). Как! Ещё одно «Милосердие»? Да ты просто жулик, архистратиг! Откуда взяться ещё одному?

Михаил: Оно безгранично, Правдолюбец. Я же сказал, против этой карты тебе не устоять.

Ищущий: Правильнее было бы сказать: «против этих карт». Я подозреваю, что у тебя набиты ими все карманы! (Швыряет на камень карту). А что ты скажешь об этом?.. «Смерть»! За эту границу не шагнёт даже Его милосердие!


Михаил молча кладёт на камень карту.


(Искренне изумлён). Ещё одно?.. Как прикажешь это понимать?

Михаил: Тут нет никаких загадок. Пока Всемогущий в своём милосердии помнит о человеке – тот жив и смерть не имеет над ним ни власти, ни прав.

Ищущий (бросая карты на камень): Ну, знаешь!.. Извини, но я так не играю! (Некоторое время сидит, отвернувшись, затем вновь поворачивается к Михаилу). В конце концов, надо же соблюдать хоть какую-то дистанцию, архистратиг! Кто настолько глуп, чтобы спутать ту вечную пьесу, которую играют на небесных подмостках, с тем безвкусным водевилем, который разыгрывает на земле человек?.. Ну, подумай сам, архистратиг!

Михаил: Боюсь, что разница между Небом и Землей все же не так велика, как это тебе кажется. (Поднимается с кресла).


Ангел-секретарь немедленно подхватывает кресло и убирает его.


Разве тебе самому это не приходило в голову, когда ты гнал и преследовал Иова?

Ищущий (удивлен): Мне? (Продолжая сидеть): Побойся Бога, архистратиг!.. Да, что же еще здесь можно было найти, кроме уязвлённой гордости и застарелой обиды?.. Слава Всевышнему, что всё это уже в прошлом.

Михаил (любезно): Я бы на твоем месте не торопился. Вечность любит сюрпризы.

Ищущий: Но ведь не до такой же степени, архистратиг!.. (Поднимаясь с кресла, дружелюбно). Знаешь, все эти пьесы так похожи друг на друга, как будто их писал один провинциальный автор! Надо обладать большой фантазией, чтобы думать, что они могут заинтересовать Вечность.


Уза торопливо подхватывает и убирает кресло.


Доложишь обо мне?

Михаил (с вежливым полупоклоном): Конечно. И притом немедленно. Как только для этого представится подходящий повод.


Небольшая пауза Ангел-секретарь чуть слышно хихикает. Кажется, до Ищущегоначинает доходить смысл сказанного.


Ищущий (медленно подходя к архистратигу


Еще от автора Константин Маркович Поповский
Фрагменты и мелодии. Прогулки с истиной и без

Кажущаяся ненужность приведенных ниже комментариев – не обманывает. Взятые из неопубликованного романа "Мозес", они, конечно, ничего не комментируют и не проясняют. И, тем не менее, эти комментарии имеют, кажется, одно неоспоримое достоинство. Не занимаясь филологическим, историческим и прочими анализами, они указывают на пространство, лежащее за пространством приведенных здесь текстов, – позволяют расслышать мелодию, которая дает себя знать уже после того, как закрылся занавес и зрители разошлись по домам.


Лили Марлен. Пьесы для чтения

"Современная отечественная драматургия предстает особой формой «новой искренности», говорением-внутри-себя-и-только-о-себе; любая метафора оборачивается здесь внутрь, но не вовне субъекта. При всех удачах этого направления, оно очень ограничено. Редчайшее исключение на этом фоне – пьесы Константина Поповского, насыщенные интеллектуальной рефлексией, отсылающие к культурной памяти, построенные на парадоксе и притче, связанные с центральными архетипами мирового наследия". Данила Давыдов, литературовед, редактор, литературный критик.


Моше и его тень. Пьесы для чтения

"Пьесы Константина Поповского – явление весьма своеобразное. Мир, населенный библейскими, мифологическими, переосмысленными литературными персонажами, окруженными вымышленными автором фигурами, существует по законам сна – всё знакомо и в то же время – неузнаваемо… Парадоксальное развитие действия и мысли заставляют читателя напряженно вдумываться в смысл происходящего, и автор, как Вергилий, ведет его по этому загадочному миру."Яков Гордин.


Мозес

Роман «Мозес» рассказывает об одном дне немецкой психоневрологической клиники в Иерусалиме. В реальном времени роман занимает всего один день – от последнего утреннего сна главного героя до вечернего празднования торжественного 25-летия этой клиники, сопряженного с веселыми и не слишком событиями и происшествиями. При этом форма романа, которую автор определяет как сны, позволяет ему довольно свободно обращаться с материалом, перенося читателя то в прошлое, то в будущее, населяя пространство романа всем известными персонажами – например, Моисеем, императором Николаем или юным и вечно голодным Адольфом, которого дедушка одного из героев встретил в Вене в 1912 году.


Монастырек и его окрестности… Пушкиногорский патерик

Патерик – не совсем обычный жанр, который является частью великой христианской литературы. Это небольшие истории, повествующие о житии и духовных подвигах монахов. И они всегда серьезны. Такова традиция. Но есть и другая – это традиция смеха и веселья. Она не критикует, но пытается понять, не оскорбляет, но радует и веселит. Но главное – не это. Эта книга о том, что человек часто принимает за истину то, что истиной не является. И ещё она напоминает нам о том, что истина приходит к тебе в первозданной тишине, которая все еще помнит, как Всемогущий благословил день шестой.


Местоположение, или Новый разговор Разочарованного со своим Ба

Автор не причисляет себя ни к какой религии, поэтому он легко дает своим героям право голоса, чем они, без зазрения совести и пользуются, оставаясь, при этом, по-прежнему католиками, иудеями или православными, но в глубине души всегда готовыми оставить конфессиональные различия ради Истины. "Фантастическое впечатление от Гамлета Константина Поповского, когда ждешь, как это обернется пародией или фарсом, потому что не может же современный русский пятистопник продлить и выдержать английский времен Елизаветы, времен "Глобуса", авторства Шекспира, но не происходит ни фарса, ни пародии, происходит непредвиденное, потому что русская речь, раздвоившись как язык мудрой змеи, касаясь того и этого берегов, не только никуда не проваливается, но, держась лишь на собственном порыве, образует ещё одну самостоятельную трагедию на тему принца-виттенбергского студента, быть или не быть и флейты-позвоночника, растворяясь в изменяющем сознании читателя до трепетного восторга в финале…" Андрей Тавров.