Дом Иова. Пьесы для чтения - [12]
Уза: Кажется, он собирался сделать это завтра.
Ищущий (снисходительно): Можешь не сомневаться. Кто собрался судиться с Крепким, тот уже осудил Его в своём сердце, пусть даже ни одного слово осуждения еще не слетело с его поганого языка… Ты ведь не забыл, что человек – это всего лишь его жалкое сердце? (Отходит, ликуя). Ай, да Иов!.. Ай, да праведник!..
Уза: Похоже, его дела плохи.
Ищущий: Хуже не бывает. (Глумливо). Или ты думаешь, что если праведник противится наказанию и бежит от невзгод, словно трусливый заяц, то Небеса погладят его по головке?.. Как бы не так, Уза, как бы не так… Да кто он такой, чтобы требовать у Творца отчёта? Прах. Грязь. Ничто. И за меньший грех наказывает Всемогущий… Ах, как он надоел мне своим упрямством и своей жалкой гордостью!.. Быстрее молнии помчусь я нынче же к престолу Крепкого… Помнишь, сколько я ждал этого часа?
Небольшая пауза, в продолжение которой Ищущий, ликуя, проходит по сцене и, наконец, вновь останавливается возле Узы.
(Дружески). Ну?.. А что бы ты попросил у Творца, если бы Он вдруг захотел тебя наградить? (Смеется). Надеюсь, это было бы ни какое-нибудь нескромное желание, от которого покраснело бы даже подножье Его трона? (Смеется).
Уза смущён. Короткая пауза.
Ну?.. Что же ты молчишь?
Уза: Боюсь, вам это не понравится, повелитель.
Ищущий: Скажите, пожалуйста!.. Не понравится… А ты сделай так, чтобы понравилось! Соври. Выдумай что-нибудь… (Сердито). Ну, какое же ты все-таки несообразительное животное… (Капризно). Говори немедленно, я хочу знать!
Уза (тихо): Наверное, я попросил бы Его о покое, повелитель.
Ищущий: О покое? (Несколько озадачен). Я не ослышался? Ты сказал – о покое?.. Да, ты просто сошел с ума, негодяй. (Внимательно смотрит на Узу).
Короткая пауза.Уза подавлен.
Что, разве сам я пекусь о чём-нибудь другом?
Уза молчит.
Ну, отвечай же, отвечай! Разве я пекусь не о покое?
Уза молчит.
(Сердито). Ну, что ты опять молчишь, словно проглотил свой ядовитый язык?.. Или ты думаешь, что я ищу трудности ради них самих? Разве не мечтаю я сам о часе, когда покой придёт, наконец, в мир, как заслуженная и желанная награда? Разве не тороплю я его всеми возможными способами? Не ношусь сломя голову из одного конца Вселенной в другой, в надежде, что мой голос рано или поздно будет услышан?.. (С горечью). Ах, Уза, Уза…
Уза (едва слышно): Простите, повелитель.
Ищущий (передразнивая): Простите, повелитель… (Помолчав, с горечью). Ты огорчил меня, Уза. И огорчил сильно, очень, очень сильно.
Уза подавлен.
А хочешь, я скажу тебе, почему?
На лице Узы страдания. Ищущий медленно идет по сцене. Его лицо задумчиво и, пожалуй, даже значительно.
Да, потому что тот покой, о котором ты мечтаешь, похож, скорее, на снег, который выпадает иногда в месяце Тевет на холмах Иерусалима, забавляя зевак и радуя чернь. Выглянет солнце, и его как не бывало. Ты даже не успеваешь сжать его в руке, как он уже течёт сквозь пальцы. Что в нём проку? Не убережет он ни от тревог, ни от печалей. А вот, что я тебе скажу о том покое, который ищу я, Уза. Он похож на снега, лежащие на Хермоне – никакое солнце не страшно им, вечно лежат они, и вечно будут лежать в безмолвии, пока существует по милости Творца этот мир. (Снисходительно). Ты ведь знаешь, как зовётся этот покой? Он зовётся Истиной. Только в ней одной он сладок и заслужен. Вот его-то я и ищу. Не думая о себе, не заботясь о том, что скажут обо мне другие, – неужели же ради собственного удовольствия тороплю я время и стучу в запертые двери? Не ради ли этого покоя, принимаю я унижения и смиряюсь с лишениями? (С неожиданным беспокойством). Постой, ты записываешь?
Уза: Сию минуту, повелитель. (Поспешно достав тетрадь, готовится записывать).
Ищущий: Не пропускай ничего. (На мгновение задумывается, затем продолжает, всё более вдохновляясь). Как ты думаешь, что я скажу Всемилостивому, когда Он примет меня? Когда склонит Своё ухо, чтобы выслушать мою правду? Не скажу ли я: Владыка! Создавая этот мир, не о покое ли Ты помышлял? И разве не Истиной он зовётся, этот покой? Не она ли направляла Твои руки, когда Ты подвешивал звёзды и исчислял их движение? Не она ли определяла меру движения вод и проложила путь для грозовых туч? Утверждала основания Земли и сдерживала бег моря? Вспомни, как ликовали сыны Божии, видя впервые величие восходящего солнца, как трепетали они, слыша громовые раскаты! Разве не прославили они слуг твоих – меру, число и порядок? Не превознесли ли они Истину, облачённую в одеяния мудрости и царствующую вместе с Тобой в Царстве вечного Покоя?.. (Недоумевая). Что же случилось, Всемогущий? Посмотри на творение Твоё по имени «человек». Как ржа точит железо, так и он подтачивает основания Твоего порядка, не желая следовать Твоим установлениям. (Всё больше распаляясь гневом). Вот он расселился и наполнил всю землю – не найти места, где бы не звучали его пустые речи. Возводит стены и вздымает к небу башни. Рубит леса и прокладывает дороги. Каналами иссёк лицо земли. Горька вода там, где стоят города его, и мудрый зверь обходит их стороной. Шумом наполнил он землю и дым от его мастерских и плавилен поднимается к небу, закрывая солнце. «Важными делами занят я», – говорит он, похваляясь. Но взгляни – где сердце его, Всемогущий? Оно там, где его богатство, – сапфиры и оникс, яшма и серебро, многоцветные ткани, благовония, рабы и кони, – всё, что он любит, о чём все его помышления и заботы… Ну, разве это не смешно? Он множит стада и расширяет свои дома, позабыв, как немного дней отпущено ему на земле. Уйдёт он – кто вспомнит о нём? Уж, наверное, не те, которые придут ему на смену, и чьи глаза будут также гореть, когда они станут считать свои богатства… Но не знают они покоя и тогда, когда без меры наполняются сокровищницы их! Погляди, как терзает человека страх, как тревога не уходит из дома его, как гнев ведёт его на поводу и ярость гонит его в обход путей Твоих! Замышляет он и против чужого, и против своего, против правого и против виноватого, ведя счёт дней от преступления к преступлению. Меч – опора его, и стрелы – советчики его. Боевые колесницы его всегда наготове. Мятутся народы и падают царства, и никто не уверен в завтрашнем дне. (
"Современная отечественная драматургия предстает особой формой «новой искренности», говорением-внутри-себя-и-только-о-себе; любая метафора оборачивается здесь внутрь, но не вовне субъекта. При всех удачах этого направления, оно очень ограничено. Редчайшее исключение на этом фоне – пьесы Константина Поповского, насыщенные интеллектуальной рефлексией, отсылающие к культурной памяти, построенные на парадоксе и притче, связанные с центральными архетипами мирового наследия". Данила Давыдов, литературовед, редактор, литературный критик.
Кажущаяся ненужность приведенных ниже комментариев – не обманывает. Взятые из неопубликованного романа "Мозес", они, конечно, ничего не комментируют и не проясняют. И, тем не менее, эти комментарии имеют, кажется, одно неоспоримое достоинство. Не занимаясь филологическим, историческим и прочими анализами, они указывают на пространство, лежащее за пространством приведенных здесь текстов, – позволяют расслышать мелодию, которая дает себя знать уже после того, как закрылся занавес и зрители разошлись по домам.
Роман «Мозес» рассказывает об одном дне немецкой психоневрологической клиники в Иерусалиме. В реальном времени роман занимает всего один день – от последнего утреннего сна главного героя до вечернего празднования торжественного 25-летия этой клиники, сопряженного с веселыми и не слишком событиями и происшествиями. При этом форма романа, которую автор определяет как сны, позволяет ему довольно свободно обращаться с материалом, перенося читателя то в прошлое, то в будущее, населяя пространство романа всем известными персонажами – например, Моисеем, императором Николаем или юным и вечно голодным Адольфом, которого дедушка одного из героев встретил в Вене в 1912 году.
"Пьесы Константина Поповского – явление весьма своеобразное. Мир, населенный библейскими, мифологическими, переосмысленными литературными персонажами, окруженными вымышленными автором фигурами, существует по законам сна – всё знакомо и в то же время – неузнаваемо… Парадоксальное развитие действия и мысли заставляют читателя напряженно вдумываться в смысл происходящего, и автор, как Вергилий, ведет его по этому загадочному миру."Яков Гордин.
Патерик – не совсем обычный жанр, который является частью великой христианской литературы. Это небольшие истории, повествующие о житии и духовных подвигах монахов. И они всегда серьезны. Такова традиция. Но есть и другая – это традиция смеха и веселья. Она не критикует, но пытается понять, не оскорбляет, но радует и веселит. Но главное – не это. Эта книга о том, что человек часто принимает за истину то, что истиной не является. И ещё она напоминает нам о том, что истина приходит к тебе в первозданной тишине, которая все еще помнит, как Всемогущий благословил день шестой.
Автор не причисляет себя ни к какой религии, поэтому он легко дает своим героям право голоса, чем они, без зазрения совести и пользуются, оставаясь, при этом, по-прежнему католиками, иудеями или православными, но в глубине души всегда готовыми оставить конфессиональные различия ради Истины. "Фантастическое впечатление от Гамлета Константина Поповского, когда ждешь, как это обернется пародией или фарсом, потому что не может же современный русский пятистопник продлить и выдержать английский времен Елизаветы, времен "Глобуса", авторства Шекспира, но не происходит ни фарса, ни пародии, происходит непредвиденное, потому что русская речь, раздвоившись как язык мудрой змеи, касаясь того и этого берегов, не только никуда не проваливается, но, держась лишь на собственном порыве, образует ещё одну самостоятельную трагедию на тему принца-виттенбергского студента, быть или не быть и флейты-позвоночника, растворяясь в изменяющем сознании читателя до трепетного восторга в финале…" Андрей Тавров.