Дом 4, корпус «Б» - [15]

А Шебень в столовой уже начал повторяться.

— Это было уж-ж-жасно, — бубнил он, — как вы там, пани, товарищ Блаж-ж-жейова, леж-ж-жали в снегу, изувеченная и разбитая прямо-таки вдребезги, и все-таки выдерж-ж-жали. Но не будь у товарища Блаж-ж-жея, у пана Блаж-ж-жея головы на плечах, не будь он мужик что надо и не вывороти на турбазе ставню — а она ведь была сделана на совесть, крепкая, хорошо пригнанная и сбитая, — и не вышиби он ногой окно; да если бы не все это, вы бы не сидели здесь вот так…

Блажей сидел за рюмкой довольно спокойный, хотя уже начинал заводиться, что праздник кончается таким вот нелепым образом. Шебень сначала ему нравился, это правда, но зачем напоминать старые и неприятные вещи… И вдруг ему пришло в голову, что ведь перед всеми-то Шебень выставил его умным человеком, находчивым, сильным мужчиной. Собственно говоря, он поднимает его репутацию… Обе женщины, Стана и Таня, ее подруга, слушают его… Знает ли Таня, кто был тогда со Станой в Милоховской долине? Сказала ей Стана про это? Вряд ли… Она, наверно, не так глупа… Завтра опять на работу, трудиться, вкалывать, когда-то вкалывали иголки, а сейчас вкалывают на работе… В мыслях у него промелькнули одни за другими опытная группа, техник по безопасности, отдел набора рабочей силы, инспектор по производству, машиносчетная станция; со всем этим — и если бы только с этим! — завтра начнется настоящий чардаш, в конце года всегда бывает так, как будто за несколько дней надо сделать все, что не успели сделать со времени второй мировой войны, даже со времени первой, а то и войны с пруссаком… Блажей снова прислушался.

— Ведь я даже не сказал, почему вдруг решился прийти к вам, — говорил Шебень. Он слегка повернулся к хмурому Блажею, к его красному лицу с темнеющим бритым подбородком.

Блажей взглянул на него. Разгоряченный самогоном, вином и ожидающей его спешкой на работе, он вспомнил о Габине. Несколько раз они были с ней в кафе, на прогулках, вместе отдыхали в доме отдыха, плавали даже на пароходе «Трансильвания» в Египет, но все это, в общем, жестоко, ведь Стана сейчас вот такая, должны были прийти гости и развлечь ее рассказами о Балатоне, о Болгарии. А он сам ничего не может рассказать ей о том, как было на пароходе, как было всюду, где они останавливались, не может рассказать ей даже о том, что одно из величайших открытий в мире, прямой угол, было сделано в Египте, ничего не может ей рассказать… И никогда не сможет… И если этот прямой угол не даст ему покоя, придется приписать его североамериканским индейцам, а то и неграм из самой что ни на есть Черной Африки. Стана, возможно, знает обо всем, а может, не знает. Она никогда ничего не говорила, как выглядит Милохова, Милоховская долина, Длинный горб — никогда, только раз, когда уже поправлялась. Он тоже не может… Духотища… Как этот чертов Тадланек кочегарит, с ума спятил, что ли?

— Ну так вот, — сказал Шебень и повернулся к Блажею и его жене, — собственно, я пришел…

Блажей на минутку почувствовал симпатию к Шебеню и странное желание, чтобы таких вечеров было побольше, побольше вина и такого вот самогона, как знать, тогда, может быть, и Стана почувствует себя лучше, у нее будет больше впечатлений — может быть, тогда она узнает и про этот самый прямой угол.

— Я ведь пришел с просьбой, — сказал Шебень и испугался, что самогон и вино уже одолевают его. Он заметил, что некоторые слова произносит слишком подчеркнуто. — Свояченица у меня учительницей…

Блажей смотрел на лицо жены, на ее улыбающийся рот, чуть-чуть искривленный горькой усмешкой. Если бы вот так было почаще… Смотрел, как жена улыбается Шебеню. Ему она уже давно так не улыбалась… Но как суметь, чтобы она не знала, что это делается только для нее? Как?

— Свояченица у меня уч-чит-тельница, — бубнил Шебень, — и вот я под-думал, что, если сойдусь с вами, узнаю кого-нибудь, у кого большое знакомство, и расскажу ему… у нас, значит, уч-читель… р-решил, что он… что он самый пер-редовой, что он р-разрушит одним махом стену мракобесия. А сам-то не р-разбирает, что такое свет и что такое тьма… Подговор-рил мою свояч-ченицу, да еще одного своего коллегу — ну и привели они детей в церковь, там в ризнице вырядились в с-смерть и чертей, черти выскочили и напугали детей… дети перепугались, от страха заболели — и моей свояченице пришлось уйти из школы… Вот я и подумал, нельзя ли ей, дескать, нельзя ли ей помочь, ведь она же не хотела против суеверия вот так… она хотела интеллигентно, терпеливо, н-но она ведь делала это по пр-риказу… так нельзя ли ей помочь, вы ведь, н-навер-рно, знаете людей, и не каких-нибудь…

«Значит, разведение новых видов животных всегда сопряжено с большой опасностью, и его нельзя осуществлять случайно и вследствие личных увлечений, а только после Обстоятельного изучения и строгого научного отбора». Бела оторвала глаза от непонятных строчек, встала, остановилась, но тут же вбежала в комнату к ребятам и визжащему телевизору.

— Довольно! Хватит! — И выключила. — Мама никогда не смотрит, отец не смотрит…

Замолчала, опомнилась. Потом вернулась на кухню, испуганная тем, что чуть-чуть у нее не сорвалось с языка то, чего не следует говорить. Отец не смотрит телевизор потому, что мама не может. Мама ослепла из-за увечья, тяжелой травмы черепа. Отец не смотрит телевизор — не хочет огорчать маму, ей было бы тоскливо, больно… Бела опять стала читать: «…нельзя осуществлять случайно и вследствие личных увлечений, а только после обстоятельного изучения и строгого научного отбора».