Долина юности - [4]

Пурпурное пятно простерлось от пупка до середины бедер. Я смотрю на мою кузину, делая вид, что ничего не понимаю. Она, напротив, все поняла. В первый раз в своей жизни я сознаю, что значит устремленный на тебя суровый взгляд.

Потом все заканчивается. Меня оставляют в покое. Но я чувствую, что нечто замышляется против меня и моего гномика. Я спрашиваю себя, у всех ли мальчиков есть такой гномик, который гуляет по телу. Но не осмеливаюсь говорить об этом ни с братом, ни с приятелями во дворе. Я решаю, что это ТМС (только мой секрет), и никто не имеет право у меня его выведать. Я шепчу ласковые слова моему гномику, спрашиваю, как у него дела, интересуюсь, в каком месте моего тела он сейчас находится. И рассказываю ему истории, чтобы он заснул без кошмаров.

В воскресенье, как обычно, семья собирается вместе. Существует два варианта семейных сборищ. Либо бабушка Кларисса, дядя Проспер, тетя Эжени, Алекс и я пересекаем Бухарест на автобусе, чтобы навестить моих двоюродных сестер Марьяну и Родику, а также их родителей, либо мои двоюродные сестрички в сопровождении своих предков пересекают Бухарест на автобусе, чтобы навестить бабушку Клариссу, дядю Проспера, тетю Эжени, Алекса и меня. В это воскресенье мы осуществляем второй вариант.

Старшие разговаривают о совершенно непонятных вещах. Невероятные слова, из которых складываются ничего не значащие фразы. Тогда я ни во что не врубался. Но поскольку пластинка была, как правило, одинаковая, после многократного прослушивания одних и тех же аргументов, лирических отступлений, расистских рассуждений и человеконенавистнических высказываний сегодня я в состоянии сказать вам, что слышал в пятилетнем возрасте.

— Витализм Бергсона является оригинальным решением загадки жизни.

— Жизнь в любом случае является загадкой.

— Да, но это загадка, которая заставляет появиться на свет великих людей. Наполеона, например…

— Ах, Наполеон…

— Какой великий человечище.

— Он покорил Египет за два дня!

— За два месяца!

— Нет, за два дня: разве эти грязные черномазые могли бы оказать ему хоть малейшее сопротивление?

— Египтяне — не черномазые; они наследники фараонов.

— Оставь меня в покое со своими фараонами. Между Тутанхамоном и Наполеоном Египтом завладели арабы.

— Арабы — это низшая раса. Я вам напоминаю, что арабы справляют нужду, раздвигая полы халатов в уборных.

— Ты настоящий расист! Мне стыдно за тебя.

— Послушай-ка, Эжени, вместо того чтобы спорить со своими братьями, не могла бы ты приготовить нам кофе?

Старшие курят, пьют кофе и ругаются весь вечер. Иногда программа меняется: сначала они поругаются, потом хорошенько покурят и наконец пьют кофе. Мы с братом слушаем и наблюдаем за ними, как за странными животными. Потом карабкаемся на колени одного из семи — того, который выглядит наиболее правым, и больше не двигаемся. Взрослый, у которого мы сидим на коленях, широко машет руками, чтобы клубы табачного дыма не летели нам в лицо. Но нам с братишкой его поведение кажется дурацким, поскольку в гостиной дым стоит — хоть топор вешай. Взрослые похожи на моряков, отчаянно размахивающих руками в тумане. Когда наши глаза начинают слезиться, мы смываемся. Родика, самая юная из наших кузин, обычно уводит нас в другую комнату, чтобы поиграть.

В начале вечера, когда я занят тем, что дергаю за косички Родику, ее отец, дядя Марсель, входит в комнату. Он просит Родику выйти. Она беспрекословно подчиняется. Дядя Марсель — это Сила. Когда он объявляет что-либо, все умолкают и выполняют его требования. Иногда с некоторыми старшими мы решаемся зайти довольно далеко в нашем непослушании, прежде чем получить по попе. Однако с дядей Марселем мы держимся прямо, словно зубочистки, воткнутые в оливки. Даже его братья и сестры (папа, дядя Проспер и тетя Эжени) привыкли его слушаться.

Дядя Марсель несет в руке большую книгу. Он зовет моего брата, играющего на балконе. Когда мы все трое собираемся в комнате, мой дядя закрывает дверь и устраивается поудобнее в кресле, предложив каждому из нас занять место на подлокотниках, — Вы знаете, что это за книга? — спрашивает нас дядя Марсель.

Я отрицательно качаю головой.

— Это книга для того, чтобы видеть, как люди сделаны изнутри, — объясняет мой брат.

Я поражен его познаниями.

— Молодец, — продолжает мой дядя, потрепав белокурую голову Алекса. — Какой же ты умный! Сегодня я даже скажу тебе, как она называется: анатомический атлас.

Дядя Марсель открывает книгу, пролистывает несколько страниц и наконец с удовлетворенным видом останавливается на развороте. Там нарисован большой дядька. Но вместо того, чтобы нарисовать ему настоящее лицо с кожей, иллюстраторы испещрили его странными пятнами, кое-где красными, кое-где коричневыми или темно-синими.

— Вот видите, здесь находится сердце. А здесь — желудок. А вот тут у нас легкие, — описывает мой дядя.

Каждый раз, когда указательный палец его левой руки касается рисунка, указательный палец правой касается моего тела или тела братишки. С восхищением я внимательно изучаю картинку. Разглядываю, что находится справа от сердца, под желудком, за печенью и внутри каждого легкого. Хмурю брови, потому что не понимаю. Еще раз смотрю на рисунок. И наконец интересуюсь У дяди: