Долина юности - [35]

Почаще бы организовывали литературные конкурсы в Юрских горах! Во всяком случае, можно надеяться, что уйдешь с обалденными часами. Они такие красивые, что я не решаюсь надеть их на запястье. И еще хочу получить удовольствие от чтения сопроводительной рекламной брошюры с шикарными определениями типа «исключительное владение ремеслом», «художественное вдохновение» и «чистота форм». Единственный вопрос, который не оставляет меня в покое: стоимость моего «Эбеля». Я никогда не носил дорогих вещей, поэтому эта сказочная драгоценность выводит меня из душевного равновесия. Сколько может стоить эта штука? Три сотни франков? Шесть сотен?

Задать вопрос представительнице фирмы «Эбель» было бы непростительной бестактностью. Кроме того, я с трудом себе представляю, чтобы они оставили каталог фирмы валяться где-нибудь на стуле на вилле Ле Корбюзье. Здесь мы находимся в мире Архитекторов «Времени», согласно официальному слогану «Эбель». Никто не заморачивается цифрами.

В компании Лионеля Труйо и сопровождающих его гаитян я забываю о своих идиотских вопросах, и мы идем все вместе гулять по городу Ла Шо-де-Фон. В Порт-о-Пренсе Лионель Труйо возглавляет общество чтения.

— Мы будем читать твой текст в следующем месяце, — объявляет он. — Если когда-нибудь окажешься в нашем городе, вот мой адрес.

Он протягивает мне свою визитную карточку. У меня нет таковой. Я пытаюсь жить без галстука и визитки (один из моих бесполезных и сложных личных жизненных принципов). Поэтому я пишу ему свой адрес на пакетике чая.

В гостинице, на кровати, подложив руки под голову, я размышляю о «Сахарине». Совсем недавно я был уверен, что протанцую еще десять лет, что мы будем выпускать диск за диском. Только вот после выхода второго альбома участникам группы все это надоело. Что касается меня, так я просто устал постоянно изображать из себя клоуна. Это превратилось в какую-то патологию: если на вечеринке или дискотеке вокруг моей персоны не образовывался круг, то у меня возникало ощущение, что я не существую. Я чувствовал себя обязанным развлекать, смешить, разыгрывать роли. Все это мне опостылело. Танец, который освободил меня на шесть лет, превратился в новые оковы. К тому же артрит снова набросился с разрушительной силой на мои суставы, словно проснувшийся после шестилетней спячки дракон. Вот так я начал писать.

На следующий день, перед тем как сесть в поезд, идущий в Лозанну, я захожу в часовой магазин. «Эбель» не красуется на моем запястье, так как я до сих пор не решаюсь его надеть. Открыв молнию бесформенного рюкзака, я достаю божественную коробочку и протягиваю ее продавцу.

— Здравствуйте, мне подарили вчера эти часы, и я хотел бы…

— A-а, значит, вы — один из лауреатов литературного конкурса. И прочитал о вас статью в газете сегодня утром.

Черт возьми! Что касается конфиденциальности, то об этом можно забыть. А если этот продавец знает кого-нибудь в фирме «Эбель»? Он наверняка расскажет о моем визите как о забавном случае. Еще подумают, что я хочу продать часы!

— Я хотел только спросить, сколько… сколько времени работает батарейка?

— О, примерно три года. Часы такого качества не создадут вам никаких проблем. Ни с батарейкой, ни с движением стрелок.

— Хорошо. Спасибо.

Я изображаю улыбку и устремляюсь к вокзалу, чтобы успеть на поезд. Сколько стоят мои часы, боже мой? Когда я приезжаю в Лозанну, магазины уже закрылись. В воскресенье захожу к родителям, чтобы показать им «Sportwave». Родители безумно рады за меня. И, разумеется, мы гадаем о цене.

— Это, скорее всего, часы в тысячу франков, — утверждает моя мама, почти шокированная собственными словами.

— Да ну! Ты так думаешь? — говорю я в изумлении.

По мне, дорогие часы стоят пятьсот франков.

Тысяча — это из области стратосферы.

— Ты будешь их носить, я надеюсь, — говорит мой отец.

— Ну да… Собираюсь.

— Тогда почему не наденешь их прямо сейчас? — продолжает он.

Под настойчивыми взглядами родителей я просовываю левую руку в браслет. Замочек застежки защелкивается на моем запястье. Моя мать в восторге. Мой отец — счастлив.

— Теперь ты — настоящий мужчина! — восклицает мать, гладя меня по щеке.

— Я надеюсь, что я им был еще раньше.

— Да, но это совсем не то же самое. Теперь, при часах, ты выглядишь солидно.

Я с нетерпением дожидаюсь понедельника, чтобы узнать, сколько стоит переход из подросткового возраста к взрослому состоянию в глазах моей матери. Прихожу в часовой магазин в центре Лозанны.

— Мой дядя подарил мне эти часы на прошлой неделе. Я хотел бы всего лишь узнать их цену.

— Это очень просто.

Продавец, одетый в элегантный голубой в белую полоску костюм-тройку, открывает ящик и просматривает каталог. Он деликатно перелистывает страницы, словно каталог сам по себе стоит целое состояние.

— М-м-м-м, — произносит он, поглаживая маленькую аккуратно подстриженную бородку. — Мы продаем эти часы по цене тысяча восемьсот пятьдесят франков.

Эх! На моем запястье бедного писателя — часы богача. Как с этим жить дальше?

20. Путевой блокнот

В шесть тридцать, как было условлено, я вхожу в кафе «Нао Фара». Сначала даю глазам привыкнуть к цветным мозаикам, отливающим перламутром. Несколько сирийцев, устроившихся на маленьких деревянных стульчиках, неторопливо потягивают трубки своих кальянов. Запах яблочного табака давно впитался в стены небольшого помещения. Я ищу взглядом Ахмеда, но он еще не пришел. Устраиваюсь за последним свободным столиком и заказываю «средний кофе с сахаром» на арабском, как меня научили. Звуки Дамаска достигают моих ушей как бы сквозь войлок. Мальчишка, одной рукой управляющий мотоциклетом и другой придерживающий на голове поднос с булочками, сигналит, чтобы расчистить себе дорогу в толпе. С другой стороны улицы радио играет арабскую техно-музыку. Вдалеке отбойный молоток систематически колотит по жести. Официант приносит мне кофе на небольшом медном подносе. Как обычно, напиток сопровождается стаканом воды, который лучше не трогать.