Долгое дело - [7]

Оказывается, ходила к какой-то предсказательнице, которая за сто рублей и научила её всем этим глупостям. Не денег жалко, а ведь семью могла разрушить, товарищ прокурор. Поэтому я так всё подробно и описал. Адрес этой гадалки я прилагаю.

Из дневника следователя.

Я часто слышу, что природа ничего не делает зря, — всё у неё продумано, всё у неё рассчитано. Взять хотя бы размножение. Диву даёшься, как она заботится о продлении рода… Есть существа, которые только и живут для размножения. Ну, хотя бы та рыба, которая, отметав икру, сразу погибает. Оказывается, и человек начинает стареть только потому, что миновал продуктивный возраст для деторождения. Природу даже не интересует дальнейшая судьба организма-родителя: размножившись, он может умирать, стареть, болеть… Вот как изворотливо борется природа за продление жизни на земле! Только она, мудрая природа, не знает, для чего эта жизнь нужна. Потому что природа не имеет разума. Я вроде бы имею. Поэтому и обязан узнать, для чего я, мы, все…

Весна — это всегда неожиданность. Солнце, которое вдруг, обязательно вдруг вспыхивает над головой и уже остаётся там на всё лето. Небо оказывается, над городом есть голубое небо, а за ним есть и космос. Тёплый воздух с какими-то неясными щемящими запахами, хотя ещё ничего не цветёт и не распускается, — или весной сердце может щемить от запаха мокрого асфальта и отсыревших скамеек? Становится больше женщин, может быть, и не больше, а просто они освободились от шуб и дурацких дублёнок, вроде бы уменьшили свои здоровенные продуктовые сумки и веселее застучали каблуками.

Но такой весны не было. Рябинин подошёл к окну, вглядываясь в густой белый воздух, в котором медленно ехали автомобили, помигивая тусклыми фарами. Туман ли это, мелкий ли дождь, или зимнее небо прощально опустилось на землю и начало медленно съедать снег? И не было неожиданности. Весна пришла втихомолку, выдавая себя только грязью и мутными ручьями, секущими остатки плотно слоённого снега на панелях. Да вот светло — шесть часов вечера, а светло.

Тихо открылась дверь. Рябинин обернулся.

— Скоро уходите? — спросил Александр Иванович, комендант здания.

— Сейчас. А что?

— Окно будем разгерметизировать. Оставьте ключ в дверях.

«Разгерметизировать». Язык портили на глазах. Ведь есть простые и точные слова: открывать, распечатывать, в конце концов раскупоривать… Но можно понять и коменданта — он стремился быть современным и в своём маленьком деле хоть так приобщиться к научно-технической революции. Кстати, из этого загерметизированного окна дуло всю зиму. И всё-таки весна пришла, коли окна разгерметизируют.

Рябинин собрал бумаги и уложил их в сейф.

В юности, когда он воспитывал в себе волю, изучая учебники психологии и пособия для безвольных, среди прочих усвоил одну полезную рекомендацию: не подрывать волю явно невыполнимыми планами. Теперь он волю уже не воспитывал и, может быть, поэтому составлял ежедневные, еженедельные и ежегодные планы, которые невозможно было выполнить ни в дни, ни в недели, ни в годы. Он это знал и всё-таки на понедельник написал столбиком четырнадцать пунктов, из которых сделает, дай бог, половину. Сделает главное. Например, проведёт все необходимые допросы и вряд ли прочтёт вторую главу «Науки о запахах», первую осилил месяц назад. Выполнит очную ставку и определённо не пойдёт на лекцию «Психология подростка». Сходит в столовую, которая в плане не значится, но не успеет в буфет за стаканом молока, который в плане записан и который нужно бы выпить ради гастрита.

Рябинин тешил себя надеждой, что стоит ему расследовать дела, томящиеся в сейфе, как наступит другая жизнь: нормальная, плановая, с одиннадцатичасовым стаканом молока. Этой надежде было много лет, ровно столько, сколько он работал следователем, потому что дела в сейфе никак не кончались.

Он клал «Науку о запахах» в портфель и на стук двери не обернулся, полагая, что начинается разгерметизация.

— Хорошо, что не ушли, — сказал прокурор.

Рябинин обернулся, увидел у него в руках бумажки и подумал совершенно обратное, потому что эти бумажки означали появление пятнадцатого пункта в плане.

— Базалова заболела. Посмотрите эти странные жалобы.

Слово «странные» прокурор чуть выделил, намекая, что жалобы интересны. Мол, не просто работа, а интересная работа, мол, специально для вас.

Рябинин взял разномерные листки, схваченные на уголках скрепкой, опустил их в портфель рядом с «Наукой о запахах» и шумно вздохнул.

— Там опросить человека три да решить вопрос о составе преступления, понял его вздох прокурор.

— Хитрый вы, Юрий Артемьевич, — буркнул Рябинин, надевая плащ.

— Почему же?

Прокурор потянулся к своему носу, намереваясь его пошатать, но руки не донёс. Эта привычка — в задумчивости пошатывать нос — стала притчей во языцех. На новогоднем вечере даже была пропета частушка: «Когда вопросы он решает, то нос усиленно шатает. Хорошо, шатает свой, а не чей-нибудь чужой». Юрий Артемьевич справился с некрасивой привычкой — теперь вцепился в подбородок и двигал челюсть туда-сюда.

— Эти жалобы я видел у вас на столе ещё вчера. Мне вы принесли их сегодня, в пятницу, в самом конце дня, намекая, что можно поработать дома.