Долгий путь в Сан-Франциско - [2]

АНДРЕЙ. Ничего не понимаю в автомобилях.

НАТАЛЬЯ. Жаль. Что же мы будем делать?

АНДРЕЙ. Что вы будете делать, я не знаю. Вероятно, откроете капот, или как оно там называется. и будете изучать внутренности вашего быстроногого спутника жизни.

НАТАЛЬЯ. Неужели вы останетесь безучастны?

АНДРЕЙ. Запросто. Мне есть чем заняться. (Открывает книгу).

НАТАЛЬЯ. Позвольте взглянуть.

АНДРЕЙ. Зачем?

НАТАЛЬЯ. А вдруг я тоже захочу почитать.

АНДРЕЙ. Ну, а кто же тогда будет чинить машину?

НАТАЛЬЯ. Вы. Вы же умеете.

АНДРЕЙ. Единственное, что я могу сделать, так это поймать машину и попросить водителя помочь вам. За ваш счет, разумеется.

НАТАЛЬЯ. Спасибо. Это очень любезно с вашей стороны.

АНДРЕЙ. Всегда готов помочь в трудную минуту.

НАТАЛЬЯ. А ты все-таки меня любишь.

АНДРЕЙ. Что?

НАТАЛЬЯ. Любишь. Я же вижу, что любишь.

АНДРЕЙ (он, вероятно, опешил). Я? Вас?

НАТАЛЬЯ. Ты. Меня.

АНДРЕЙ. Подождите, подождите. Я не ослышался? Я вас люблю? Еще? Еще раз.

НАТАЛЬЯ. Да. Именно так: ты меня еще любишь.

АНДРЕЙ. Вот это новость.!

НАТАЛЬЯ. Может быть и новость. Но не для меня.

АНДРЕЙ. Значит, люблю?

НАТАЛЬЯ. Да.

АНДРЕЙ. А почему бы и нет? Да, конечно, люблю. Куда ж от этого денешься? Скажем, как... как боль. Ты - моя боль, давняя боль. И отболи не избавиться, ее можно только приглушить. Человек любит свои болячки, холит и лелеет их. Ты мне сделала больно. Очень больно. И время, подлец, не лечит. Может, конечно, мало его прошло. Я ощущаю эту боль физически. и я люблю ее. Как часть себя. Как люблю свои руки, ноги, волосы, свой гастрит и пралапс митранного клапана.

НАТАЛЬЯ. Я не хотела тебе делать больно.

АНДРЕЙ. Ты не хотела. Но по-другому ты не могла поступить. И ты была права. Тысячу раз права. Ты подарила мне боль и сделала меня богаче еще на одну боль. (Целует Наталью).

НАТАЛЬЯ. Что вы делаете?

АНДРЕЙ. Занимаюсь анестезией. Собака лижет свои раны. И человек тоже от этого недалеко ушел: сует в рот порезанный палец, лижет больное место, слюнявит и сосет его, чтобы приглушить боль.

НАТАЛЬЯ (отстраняясь). Стоп! По-моему, с вашей анестезией вы зашли слишком далеко.

АНДРЕЙ. От Сан-Франциско - да.

НАТАЛЬЯ. Мы с вами знакомы от силы двадцать минут, а вы ...

АНДРЕЙ. А мне вдруг показалось, что больше.

НАТАЛЬЯ. Извините, я не засекла время.

АНДРЕЙ. Зато я засек.

НАТАЛЬЯ. Ну и сколько же по вашим часам набежало? Двадцать одна минута или двадцать две?

АНДРЕЙ. Три года и три месяца.

НАТАЛЬЯ. Боже правый! Я и не подозревала, что знакома с таким милым человеком целых три года и три месяца.

АНДРЕЙ. И семь дней.

НАТАЛЬЯ. Сама знаю, что семь дней. И одиннадцать часов тридцать семь минут.

АНДРЕЙ. Я гляжу вы все-таки засекли время.

НАТАЛЬЯ. Да иди ты. Сам виноват. Не надо было рассуждать на этические и нравственные темы, когда все ясно. Надо было брать. Верность. Любит. В плавании. За тех, кто в море. Это свято. Козел ты.

АНДРЕЙ. Ты же мне сказала, что обещала ему дождаться. И потом, что у вас уже все схвачено на сколько-то там лет вперед, включая пеленки, школьные тетради в косую линейку, цветы к серебряной свадьбе и...

НАТАЛЬЯ. И ты отказался в его пользу. Какой мужественный поступок! Какой же ты кретин! Ничего я ему не обещала.

Эмоции и чувства, копившиеся несколько лет у каждого по отдельности, и, возможно, по разным поводам, выплеснулись наружу, и выяснение каких-то отношений затянулось на несколько большее время, чем описано здесь. Факт: данный разговор закончился тем, что Андрей в ярости выбегает на обочину и начинает "голосовать".

НАТАЛЬЯ. Ты все же думаешь, что тебя довезет кто-нибудь до Сан-Франциско?

АНДРЕЙ. Я думаю, что вас довезут.

НАТАЛЬЯ. Куда? До Сан-Франциско?

АНДРЕЙ. До Липной Горки.

НАТАЛЬЯ. До какой горки?

АНДРЕЙ. До Липной. У тебя там дом, не так ли?

НАТАЛЬЯ. Дача.

АНДРЕЙ. Замечательно. Еще лучше.

НАТАЛЬЯ. Ты забываешь, у меня машина на дороге. Я без нее с места не сдвинусь.

АНДРЕЙ. Починим.

НАТАЛЬЯ. Ты же не умеешь.

АНДРЕЙ. Не сумеем, так буксиром потащим.

Тормозит машина. Андрей выбегает за кулису. Через мгновение появляется с водителем остановившейся машины.

АНДРЕЙ. Понимаете, вот у женщины мотор заглох, то есть не у нее, а у ее машины. Мне кажется, вы должны разбираться в моторах. Я сам слабо понимаю, но сдуру решил помочь. Не бросать же дуру, то есть ее посреди дороги.

АРСЕНИЙ. А как с этим?

АНДРЕЙ. С чем?

ГОЛОС. Эй, Арсений, что там такое?

АНДРЕЙ. А-а, с этим. Я думаю, все нормально.

ГОЛОС. Арсений, не связывайся, мы опаздываем.

АРСЕНИЙ. Сиди ты! Не лезь! Пойдемте, посмотрим.

Андрей и Арсений уходят.

ГОЛОС. Ну, Арсений, мы же опоздаем.

ГОЛОС АРСЕНИЯ. Молчи, сказал. Успеем.

ГОЛОС. Но ведь там будут такие люди. Неприлично опаздывать. К тому же Арчибальд Петрович не любит, когда опаздывают. Ну, подумай, что скажут о нас Еремей Павлович и Венера Павловна. Там же будет новый экстрасенс. Мы можем не успеть к началу сеанса. А ты приедешь с грязными, как у слесаря, руками.

Идут долгие причитания по поводу грязных рук. Оглашается весь список приглашенных дам и кавалеров. Причитания прерываются иногда лаконичной просьбой заткнуться. Наталья некоторое время остается одна. Она совершенно спокойна. Непринужденно пролистывает оставленную Андреем книгу, откладывает ее в сторону, отмечает интерес Андрея к логике и моторам и задает себе вопрос: что ей нужно от этого человека, и почему она не уехала сразу, а пытается вывернуть что-то наружу толи в ней самой, толи в нем, толи бог знает в какой истории. Получили мысли Натальи словесное выражение или остались внутренним монологом - это дело самой Натальи.