Долгая смерть Лусианы Б. - [47]

— Со мной? — Судя по гримасе, сама мысль вызывала у него отвращение. — Не представляю, чем я могу помочь, скорее, только все испорчу.

— Послушайте, вы ведь недавно сказали, что после смерти родителей ваша злость к ней прошла, и, если бы она услышала это от вас, для нее сразу все переменилось бы.

— И мы по-христиански обнялись бы и помирились? Нет, вы все-таки наивный человек. Неужели вы не понимаете, что от меня уже ничего не зависит? Десять лет назад я, убежденный атеист, от отчаяния начал молиться. Я молился каждый вечер какому-то неизвестному мрачному богу. Он услышал меня, и теперь моя страстная просьба медленно приводится в исполнение. Я не могу взять ее назад, потому что наказание — всё, сполна — уже записано.

— Откуда вам знать, сполна или не сполна? И почему вы считаете, что прощение не в силах все изменить? В конце концов, вы можете сделать элементарную вещь: если то, что вы описываете в романе, исполняется, так бросьте его, не пишите больше.

— Я могу его даже сжечь, но остановить ничего не могу, это происходит помимо меня, а теперь еще и с опережением — последнюю сцену я ведь не закончил.

— Значит, вы отказываетесь пойти со мной?

— Ни в коем случае, я ведь сказал, что желал бы все остановить, но не знаю как. Я готов даже попросить прощения, если вы считаете это нужным, но сомневаюсь в благоприятном исходе. Мы даже не знаем, захочет ли она снова меня видеть.

— А почему бы не спросить у нее самой? Тут откуда-нибудь можно позвонить?

Клостер указал на стойку и сделал знак официанту, чтобы тот разрешил мне воспользоваться телефоном. Официант нехотя протянул руку и извлек откуда-то древний разбитый аппарат на толстом витом шнуре. Я быстро отошел к одной из дальних скамеечек и начал набирать номер Лусианы, терпеливо ожидая после каждой цифры, пока диск вернется на место. Наконец мне ответил чей-то сонный голос.

— Лусиана?

— Нет, это Валентина. Лусиана легла, но велела разбудить ее, если вы будете звонить.

Послышался легкий щелчок, словно в соседней комнате кто-то тоже снял трубку, а потом раздался голос Лусианы, очень слабый и не похожий на обычный, будто она совсем обессилела.

— Ты говорил, что придешь, — сказала она вроде бы с упреком, но так, словно не сомневалась, что в конце концов все равно останется одна. — Я тебя ждала, потому что я… — тут она перешла на шепот, будто мысль, которую она собиралась высказать, совсем ее вымотала, — я не могу заниматься гробом.

— Мы тут с Клостером… Хотим прийти вместе, ему нужно кое-что тебе сказать.

— Прийти с Клостером? Сейчас? Сюда? — Мне показалось, она не поверила. Во всяком случае, в голосе ее звучала растерянность, видимо, она не способна была рассуждать здраво и просто по инерции цеплялась за эти вопросы, пытаясь собраться с мыслями. Вдруг она горько рассмеялась и заговорила более уверенно: — Ну конечно, почему бы и нет? Встретимся все втроем, как старые друзья, это же чудесно! Когда мы с тобой первый раз увиделись, у меня была слабая надежда, что ты поможешь мне осуществить один план, который я вынашивала все эти годы. Я многому у него научилась и продумала все до последней детали. Я должна была опередить его, успеть, пока еще не поздно. Я не хотела умирать, — произнесла она надрывно и заплакала, а когда снова заговорила, в голосе ее звучало чуть ли не обвинение. — Единственное, чего я не предусмотрела и чего даже не могла представить, так это того, что ты ему поверишь.

— Я ему не верю, — сказал я, — и вообще не знаю, чему теперь верить, но мне кажется, ты должна его выслушать, это ведь совсем недолго.

На другом конце провода повисло молчание, словно Лусиана силилась понять, чем грозит ей наш визит, или посмотреть на происходящее под каким-то новым углом зрения.

— Почему бы и нет? — наконец повторила она, на этот раз отрешенно и равнодушно, будто ей стало на все наплевать. А может быть (но это я сообразил уже позже), ей в голову неожиданно пришел другой план, в котором для меня уже не было места, и притворная покорность являлась его составной частью? — Снова встретиться, как интеллигентные люди. Очень хочется узнать, чем ему удалось пронять тебя.

— Мы зайдем ненадолго. А потом я займусь гробом.

— Ты займешься гробом? И сделаешь это ради меня? — Ее голос из отрешенного стал радостным, словно у девочки, благодарной за неожиданный и слишком щедрый подарок.

— Ну конечно, а тебе до утра нужно отдохнуть.

— Отдохнуть… — печально произнесла она, — да, мне нужно отдохнуть, я очень устала. — И она погрузилась в молчание. — Только вот Валентина… Я боюсь уснуть, ведь я должна следить за ней, больше некому.

— Ничего с Валентиной не случится, — заявил я, чувствуя шаткость этого утверждения. Слишком много всего произошло с тех пор, как я подобной фразой пытался успокоить ее.

— Я не хочу, чтобы он ее видел, — пробормотала она, — и чтобы она снова с ним встречалась.

— Положись на меня, — сказал я. — Да ему и незачем с ней видеться.

— Я знаю, чего он хочет и зачем придет, — монотонно произнесла она, будто опять проваливаясь в прежнее состояние. — Но пусть хотя бы Валентина спасется.

— Ну все, я заканчиваю, — сказал я, больше всего боясь, как бы она не передумала. — Мы будем минут через десять.