Долгая смерть Лусианы Б. - [24]

Напротив коридора, по которому ушел Клостер, был еще один, более тесный и низкий, ведущий, видимо, или в подсобные помещения, или в его рабочий кабинет. В это время дня в нем уже царил полумрак, однако мне показалось, что обе стены завешаны фотографиями в рамках. Не в силах сдержать любопытство, я подошел поближе. Удивительно красивая девочка лет трех или четырех, с растрепанными волосами, в платье в горошек, стоя на стуле, пытается дотянуться Клостеру до макушки, а он, совершенно на себя не похожий, с восторженной улыбкой на лице ждет, пока маленькая ручка дотронется до него. Снизу вверх под углом по фотографии шел разрез, словно с помощью ножниц кого-то аккуратно с нее удалили. В это время со стороны кухни раздались шаги, и я вернулся в кресло. Клостер поставил на стеклянный столик две большие кружки и пробормотал что-то насчет отсутствия сахара. Сев напротив, он тут же взял прозрачную папку, в которой я принес свои листки.

— Значит, это и есть та история, — сказал он.

Больше почти за сорок минут Клостер не произнес ни слова. Сначала он вынул все листки из папки и сложил их стопкой на столе, потом начал брать по одному, читать и складывать в другую стопку, текстом вниз. Я был готов к тому, что он станет возражать, возмущаться, в какой-то момент отшвырнет мою писанину в сторону или даже порвет, а он не издавал ни звука, только все больше мрачнел, словно написанное опять погружало его в мучительное прошлое и надоедливые призраки являлись вновь. Лишь пару раз он недоверчиво покачал головой, а когда наконец закончил, уперся невидящим взглядом в пустоту, будто вообще забыл о моем существовании. Он не посмотрел на меня даже тогда, когда я спросил, что он об этом думает, только повторил мои слова, словно вопрос задал не сидящий напротив человек, а его собственный внутренний голос.

— Хотите знать, что я об этом думаю? Думаю, это изумительная клиническая история из тех, что приводит Оливер Сакс.[12] Извлечение камня безумия. Видимо, я должен поблагодарить вас, что не фигурирую здесь под своим настоящим именем. Кстати, почему вы выбрали для меня именно это? — И он с видимым неудовольствием произнес его.

— Я искал имя, которое по звучанию напоминало бы о чем-то замкнутом, например о монастыре, — попытался объяснить я, удивляясь, что его задело имя, а не выдвинутые обвинения.

— Ах, о чем-то замкнутом. А вы тогда кто? Открытый Оверт?[13]

Я удивился еще больше. Вот уж не предполагал, что Клостер читал Генри Джеймса, тем более — что он с ходу, провоцируя меня, назовет имя одного из его персонажей. Это могло означать только одно: он читал также мою серию статей о Джеймсе, а следовательно, и критическую статью о себе, опубликованную в том же журнале, и теперь играл со мной в кошки-мышки. Естественно, вслух я высказал только мысль о том, что не подозревал о его интересе к Джеймсу, и это, похоже, его раздосадовало.

— Почему? Потому что в моих романах не бывает меньше десяти смертей, а худшее, что может произойти у Джеймса, — это несостоявшийся брак? Вас как писателя не должны вводить в заблуждение такие мелочи, как свадьбы и преступления. Ведь что главное в детективном романе? Не сами события, не нагромождение трупов, а возможные объяснения, догадки, то, что читается между строк. А разве не это, не догадки и предположения, которые строят персонажи, лежит в основе романов Джеймса? Возможные последствия любого действия, несоответствие результата и его составляющих… «Человек — это его поступки», — писал Гегель. Тем не менее Джеймс строит свои произведения не на самих поступках, а на том, что им предшествует или их сопровождает: паузы между ними, недомолвки в разговоре, задние мысли, тайные намерения, мучительные колебания, расчеты и прожекты.

— А я бы еще добавил, — сказал я примирительным тоном, — что в романах Джеймса брак есть форма убийства.

— Именно так: похищение, за которым следует смерть, — согласился он, удивленный тем, что никогда раньше не задумывался об этом, но особенно тем, что я произнес фразу, не вызвавшую у него возражений. — Странно, что мы заговорили о Джеймсе, — впервые с начала разговора в его голосе не было неприязни, — ведь все началось именно с его «Записных книжек». — И он указал на одну из верхних полок. — Если вы их читали, то наверняка запомнили предисловие Леона Эделя. Я никогда не читал биографии Джеймса и вообще не очень доверяю тем, кто берется излагать биографии писателей, но в этом предисловии приведен один интересный факт: оказывается, в какой-то момент Джеймс перестал писать сам и начал диктовать свои романы машинисткам и стенографисткам. Конечно, в моем случае речь не шла о тендините,[14] это исключено, но я всегда отличался моторным мышлением и не мог долго усидеть за письменным столом. Обычно я кружил по комнате, потом записывал пару строчек и опять вскакивал, отчего дело продвигалось страшно медленно. Прочитав это предисловие, я тут же понял, что надо делать, и взял на работу Лусиану.

— Как вы ее нашли? — прервал я его, не в силах сдержать любопытство — этот вопрос давно меня занимал.

— Как нашел? Очень просто, по объявлению в газете. Она единственная из всех претенденток писала без ошибок. Конечно, я сразу отметил, что она очень красива, но не думал, что это помешает делу. Она не из тех девушек, которые вызывают у меня желание. Простите за грубость, но у нее не было сисек. Уж вы-то наверняка знаете это лучше меня, — неожиданно бросил он. — Я подумал, так даже лучше, поскольку собирался работать, и ничего больше.