Долгая дорога к дому - [8]

Да, она была на месте — но она была не моя.

8.

Я растерянно смотрел на неё. У меня не могло быть такой руки — загорелой, твёрдой, с мозолями на ладони. По ощущениям она была моя, на вид — нет. Как ни странно, я ничуть этому не удивился, хотя впору было сойти с ума — тело тоже было не моё, тело взрослого мужчины или юноши, а не костлявого подростка — поджарое, худое, мускулистое и, разумеется, совершенно целое. Я ощупал лицо, потом голову — волосы, похоже, стали длиннее, но ничего больше сказать было нельзя. Я сел, осматриваясь, потом поднялся.

Комната оказалась небольшой, квадратной, метра четыре высотой, с голыми синеватыми стенами. Здесь было тепло (лишь сейчас я понял, что обнажён), пол покрыт чем-то пушистым, похожим на ковёр. У стены — диван, где я лежал, ещё кресло и стол. Над ним — вделанное в стену квадратное зеркало размером в метр. Дверь я не сразу заметил — так плотно она прилегала к стене. Судя по петлям, она открывалась внутрь. Ни ручки, ни замка — просто гладкий лист толстого металла. Тюрьма.

Взглянув на зеркало против двери внимательней, я уже не сомневался, что это — просто окно, в которое видно лишь с одной стороны. Ещё — две вентиляционные решетки под потолком. И всё. В комнату проникал слабый гул — словно где-то работал вентилятор, но больше — ничего.

Я подошел к окну — зеркалу. Неважно, кто за ним стоит — я хотел увидеть себя.

Из зеркала на меня смотрел серьезный молодой человек — рослый, гибкий… правильные и чёткие черты высокоскулого лица… гладкая золотистая кожа… красивый изгиб губ… большие, длинные глаза, тёмно-синие, опушенные густыми ресницами… лохматая грива густых рыжеватых волос, падающих на плечи… крепкие, мускулистые руки… он был хорошо сложен, строен и даже по-взрослому красив. На его лице застыло растерянное выражение. Но это был я.

Я узнавал и не узнавал себя и это ничуть меня не удивляло. Оторвав взгляд от стекла (толщиной сантиметра в три, что окончательно укрепило мои подозрения), я вновь осмотрел комнату. На спинке кресла лежала одежда — короткие шорты и туника из плотной тёмно-зелёной ткани, с короткими рукавами и глухим воротом. Тут же лежал крепкий кожаный ремень. И больше — ничего. Ни обуви, ни штанов, но выбора не было — или одевайся, как хотят хозяева, или ходи голый.

Одевшись, я вновь подошел к зеркалу. Туника не доходила мне даже до колен, однако была удобной и я-здешний выглядел в ней совсем неплохо — если не смотреть на голые ноги. Но что-то во мне сказало, что здесь над этой одеждой никто не будет смеяться.

9.

Я просто вспомнил это — без страха, без удивления. А кстати, кто я? Айскин Элари. Раньше меня звали по-другому, но вот как? Я не мог вспомнить. Как я сюда попал? Я впомнил, но что было ДО больницы?

Я вспомнил на удивление красивый город-сад, сплошное море огромных деревьев, и в нём — ещё более огромные белоснежные здания-острова, окрашенные багрянцем заката — этажей по двадцать или по тридцать, они, как утесы, высились над зеленью и над водой каналов. Я никогда не видел Тар-Ратты, но я её помнил!

От бешеного вихря двойных воспоминаний у меня закружилась голова и я сел на пол, пытаясь собраться с мыслями. Это было… часть моей памяти заменили разрозненные воспоминания совершенно другого человека (юноши, чье тело — я это чувствовал — я занял). Я не сошел с ума лишь потому, что мое сознание осталось прежним и я мог четко отделить свои воспоминания от чужих — я помнил, какие переживал, а какие — нет. Но всё же, я изменился — прежде всего, я стал старше (лет на десять) и…

Я сжал голову руками. Мне не хотелось думать, вспоминать эту чужую жизнь, хотелось только одного — добраться до постели и спать, спать, спать… Так я и поступил.

10.

Скорей всего, я просто задремал — меня разбудил лязг открытой двери. В проеме стоял смуглый юноша в тунике похожего покроя, но белой, с золотой отделкой, как и я, босой. Он тоже был мне наполовину знаком — рослый, сильный, с крепкими руками и сумрачным лицом, твердым и правильным — красивым и грозным лицом воина.

— Кто ты? — спросил юноша — и, к своему удивлению, я его понял.

11.

Я лишь сейчас осознал, что думаю теперь совсем на другом языке. Слова, построение фраз — всё было другим. Но этому я уже не удивился.

— Элари. Айскин Элари.

— В какой мере? — взгляд юноши потемнел, стал острым. Но у парня было что-то неладное с глазами, что-то такое страшное, что я не сразу решился посмотреть. Наконец, я понял. Зрачки. Они были… овальные — две узких вертикальных щели, какими никогда не бывают человеческие зрачки. Вроде бы ничего страшного в этом не было — но эти глаза с серо-стальной радужкой казались чужими на смуглом человеческом лице. Они тоже были живыми — но иначе и вдруг меня охватил чудовищный ужас — мне показалось, что внутри, под чистой кожей, прячется чудовищная хищная тварь, притворяясь сильным живым юношей — и смотрит, смотрит неотрывно…

Я зажмурился и помотал головой, прогоняя наваждение. Пусть это были глаза скорее кошки, чем человека, они смотрели на меня с дружелюбным любопытством. Этого хватило.

— Я не знаю. Во мне его память… частично.

Юноша опустил взгляд. Я был готов поклясться, что он с трудом сдерживает слезы. Но он быстро справился.