Доктор Захарьин. Pro et contra - [94]

9.5. Главный корпус больницы имени С.Г. Захарьина.

Торжественная закладка больницы в имении Куркино состоялась 22 мая 1911 года в присутствии попечителя Московского учебного округа, администрации Московского университета, профессоров Цветаева и Голубова, попечительницы Подгорецкой, душеприказчиков Захарьиной и двух других её дочерей – Екатерины Григорьевны Навроцкой и Ольги Григорьевны Нелидовой.[563] Через три года, когда началась Первая мировая война, в незаконченном здании больницы развернули военный госпиталь; отделку центрального здания больницы удалось завершить только через 20 с лишним лет.

После октябрьского переворота здесь размещался хирургический санаторий для возвращавшихся из Германии военнопленных, затем стационар для больных лёгочным и костно-суставным туберкулёзом. Постепенно лечебное учреждение, задуманное как медицинский центр Московского университета и заложенное в 1911 году в память умершего на 32-м году жизни Сергея Захарьина, превратилось в тысячекоечную туберкулёзную больницу №3 «Захарьино» со всеми необходимыми диагностическими службами. Создание же этой больницы стали приписывать «великому клиницисту-гуманисту» и уникальному филантропу Захарьину, никакого отношения к её возникновению не имевшему.

Попечительницу больницы Подгорецкую в 1919 году арестовали и выслали в Рязанскую губернию, но через некоторое время ей разрешили вернуться в Москву, как будто по просьбе крестьян села Куркино.[564] До революции она обитала в доме, принадлежавшем когда-то её умершему брату (Нащокинский переулок, 4). Теперь ей дали комнату в коммунальной квартире этого дома. На стенах своей комнаты она развесила сохранившиеся у неё картины – свидетельство былого благосостояния Захарьиных. Формально последнее упоминание о ней содержалось в письме профессора Голубова, адресованном одному из его старых знакомых 21 декабря 1932 года: «Последняя дочь Захарьина живёт в полунищете».[565] Однако в конце 1930-х годов дети из писательского дома в Нащокинском переулке видели порой, как совершенно не похожая на других, стройная, сухопарая, седая женщина в черном одеянии медленно проходила мимо них, и взрослые говорили им тогда, таинственно понизив голос: «Это – дочь профессора Захарьина».

X. На финише

Меня утешает, что я оставляю тебе прожжённые души, дырявые души, мёртвые души. А впрочем, прощай!

Евгений Шварц. «Дракон»

В середине октября 1897 года Захарьин испытал чрезвычайное эмоциональное потрясение, когда студенты четвёртого курса наотрез отказались посещать объявленный им факультативный цикл лекций. Как у любого гневливого пожилого человека, у него, по всей вероятности, давно существовала артериальная гипертензия. На фоне этой патологии скоропреходящие приступы головокружения, впервые возникшие у него через два месяца после октябрьской волны негативных переживаний, следовало рассматривать как предвестники инсульта. К такому выводу он и сам пришёл, когда однажды у себя дома очнулся после непродолжительной потери сознания. Тогда он послал за нотариусом и священником, продиктовал и подписал завещание, затем исповедался, причастился, попрощался с близкими и 23 декабря 1897 года в 20 часов 30 минут скончался от апоплексического удара.

На панихиде 24 декабря кроме вдовы и детей присутствовали бывший попечитель Московского учебного округа граф Капнист, ректор Московского университета Некрасов, медицинский персонал факультетской терапевтической клиники и два профессора – Голубов и Попов. На гроб возложили несколько венков от учеников Захарьина и крупных предпринимателей. Телеграфные соболезнования вдове прислали московский генерал-губернатор Великий князь Сергей Александрович, сенатор Апухтин (близкий родственник супруги Захарьина) и профессор Э. Лейден из Берлина. Тело покойного 25 декабря отправили на лошадях в деревню Химки. Утром 27 декабря местные крестьяне доставили гроб в село Куркино, где в тот же день состоялись похороны. На погребение прибыли из Москвы родственники почившего, профессора Голубов и Попов и часть сотрудников факультетской терапевтической клиники.[566] Столь неожиданную для современников скромность ритуальных обрядов биографы Захарьина порывались объяснить впоследствии его собственным пожеланием.

Медицинский факультет чуть ли не в полном составе на панихиду и похороны своего коллеги не явился. не было там и банкира Полякова, и попечителя Московского учебного округа Боголепова, и помощника ректора Московского университета Зверева, и других официальных лиц. «Разногласия Захарьина с университетом, – вспоминал позднее профессор Шервинский, – сказались и в том, что его отпевали не в университетской церкви, как всех скончавшихся профессоров, а в приходской церкви Адриана и Натальи, что на Первой Мещанской».[567]

10.1. Часовня, построенная по проекту Ф.О. Шехтеля.

Мягко упрекнув московских врачей, презиравших Захарьина последние годы, студентов и преподавателей Московского университета, наказавших покойного своим неуважением, и журналистов, выступивших в прессе с нелестными некрологами, газета «Московские Ведомости» просила не тревожить больше память усопшего: «Он заслужил покой, которого в жизни своей почти не знал».