Доктор Захарьин. Pro et contra - [72]
Той же осенью вновь избранный студентами Союзный Совет приступил к исполнению своих неформальных обязанностей. Тем временем выяснилось, что Захарьин, давно желавший вернуться к преподавательской деятельности, намерен прочитать факультативный цикл лекций.[426] Первая лекция была намечена на воскресенье 19 октября 1897 года.
По этому поводу 15 октября по окончании лекции профессора Дьяконова 155 студентов четвёртого курса медицинского факультета задержались в аудитории и после двухчасовых дебатов постановили бойкотировать каждого однокашника, посетившего лекцию Захарьина, а также единственного слушателя профессора Попова и возможных слушателей профессора Голубова. В ответ на донесение ректора Московского университета об этом очередном инциденте разгневанный министр народного просвещения Делянов, скинув обычную маску благожелательности, потребовал сурово наказать зачинщиков и добавил: «Студенты в уступках видят свою силу. Случившееся меня не удивляет. Жаль, что история и нас учит тому, что она до сего времени никого ничему не научила».[427] Вечером 15 октября московский обер-полицмейстер проинформировал о происшедшем Департамент полиции, а через неделю Союзный Совет довёл до всеобщего сведения свою хронику текущих событий:
«Союзный Совет Московских объединённых землячеств обращает внимание студенчества на следующие деяния университетской инспекции и государственной полиции. Четвёртый курс медиков узнал о намерении Захарьина читать по воскресеньям необязательные лекции. К нему записался было один человек. Четвёртый курс, понимая, вероятно, всё деморализующее значение возобновления лекций профессором, фактически отставленным после упорной борьбы и значительных жертв [со стороны] самих же студентов-медиков, решил обсудить, что делать в данном случае. 15 октября после лекции медики остались для совещания в аудитории, куда явился субинспектор и заявил под шум разговоров о правилах, воспрещающих собрания, но его слова остались незамеченными.
Для упорядочения совещания был совершенно случайно выбран председателем студент, указавший на возможность собрания и при субинспекторе. Случайность выбора – явление у нас обычное вследствие редкости собраний и невозможности, стало быть, вполне сознательно выбрать кого-либо председателем. Несколько человек говорило против Захарьина, пользуясь его прошлым и печатными данными. Активное участие субинспектора в собрании выразилось в том, что он дал разъяснение относительно одного из заседаний правления университета.
Курс единогласно решил Захарьина не слушать. Вечером следующего дня был исключён из университета и арестован председатель собрания; он вскоре был выпущен, причём у него была взята подписка не видаться с товарищами. Кроме того, были вызваны к Державину – помощнику инспектора в клиниках (новая должность вместе с громадным увеличением штата субинспекции и педелей, явившаяся результатом действий Министерств внутренних дел и умственной полиции – народного просвещения в утешение попечителю Боголепову, уже давно слёзно молившему Петербург об усилении инспекции) и допрошены им 15 человек. Они были присуждены к двухдневной отсидке в карцере с угрозой исключения в случае повторения. Всем же [остальным] участникам заседания курса был объявлен выговор. Союзному Совету стало известно, что декан на запрос относительно судьбы председателя сказал, что в Московский университет последний во всяком случае принят не будет.
Союзный Совет, отмечая этот факт борьбы, надеется, что действия инспекции не уничтожат коллективных стремлений студенчества. Инспекцию Союзный Совет поздравляет с таким началом открытой войны со студенчеством в настоящем академическом году.
22 октября 1897 года».[428]
Через два месяца Захарьин скончался от инсульта, оставив о себе недобрую память у большинства выпускников Московского университета 1894–1897 годов. В новом 1898 году «терроризирующая студентов подпольная интрига», по определению газеты «Московские Ведомости», обратилась против захарьинской креатуры – профессора Попова. На этот раз полиция не пыталась успокоить студентов доступными ей способами, а лишь внимательно отслеживала ситуацию на медицинском факультете. С этой целью использовали, в частности, перлюстрацию любой корреспонденции, разрешённую особым указом Александра III (под грифом «совершенно секретно») после убийства царя-освободителя Александра II.[429]Осенью 1898 года Особый отдел Департамента полиции «совершенно доверительно» передал московскому обер-полицмейстеру («для сведения и соображений при наблюдении за учащейся молодёжью») не совсем обычный документ – копию полученного агентурным путём письма Попова от 18 октября того же 1898 года, адресованного отцу профессора – некогда чиновнику МВД, действительному статскому советнику, а после отставки почётному мировому судье Саратовского судебного округа:
«Я не писал Вам за всё это время, так как не хотелось делиться с Вами неприятными сообщениями о моем положении в университете.
С начала учебного года, как и раньше, интриги против меня возобновились. «Руководители
