Доктор Захарьин. Pro et contra - [45]
Как воспринял Захарьин газетные сообщения о вечном упокоении петербургского коллеги, неизвестно. Среди немногочисленных документов, которые почётный академик посчитал целесообразным держать у себя дома, сохранилась только записка сына покойного, доктора Сергея Сергеевича Боткина, от 12 февраля 1890 года: «Многоуважаемый Григорий Антонович, позволяю себе прислать Вам первый номер новой газеты, издание которой предприняли некоторые из ближайших учеников моего отца.[278] В бытность мою недавно в Москве мне не удалось рассказать Вам об этом предприятии; впрочем, думаю, что несколько слов, помещённых в начале номера, вполне уяснят цель и задачу издания. Между редакторами Вы найдёте несколько имён, о которых Вы недавно отзывались с симпатией. Примите же снисходительно, глубокоуважаемый профессор, это посильное стремление почтить память человека, с которым Вы всегда были связаны самыми лучшими чувствами. Искренне Вас уважающий и готовый к услугам С.Боткин».[279]
О благорасположении Захарьина к Боткину сын последнего, унаследовавший, надо полагать, родительские благодушие и доверчивость, написал, явно не понимая существенных характерологических различий между своим отцом и московским медицинским авторитетом. Демонстрировать «самые лучшие чувства», по выражению Боткина младшего, Захарьин был способен лишь по отношению к вышестоящим и прежде всего к той правящей группировке высших государственных чиновников, которой он служил с неподдельной преданностью. Всех остальных представителей рода человеческого он презирал, как старший лакей – младших. И только Боткин с его неотразимым для окружающих обаянием, с его неутолимой потребностью в творчестве и с его более чем успешной карьерой совершенно не вписывался в это произвольное разделение сограждан на две неравные части. И только Боткина, первым среди русских врачей назначенного лейб-медиком, опасливый Захарьин никогда не пытался задеть какой-либо неосторожной репликой.
Усердная креатура
После смерти Боткина ситуация кардинально изменилась. Больше не надо было годами копить камни за пазухой – открылась возможность бросать камни в давно намеченную цель. Настала пора доказать всему медицинскому миру, что не покойный лейб-медик Боткин, а лишь он, тайный советник и почётный академик Захарьин, достоин лавров самого крупного, самого талантливого, самого всеведущего практического врача Российской империи.
Много лет он сдерживался, не позволял себе во всеуслышание объявить фамилию профессора, который навязывал своим слушателям диагностические приёмы, обременительные для больного, требующие от врача «напрасной траты времени и сил» и не дающие в конечном счёте «ничего нового и ценного». Приспело наконец время провозгласить, как он уже подчёркивал в своих лекциях, что врач, не прошедший единственно правильной школы Захарьина, может навсегда остаться «мелочным семиотиком и жалким диагностом, а следовательно, и немощным терапевтом».[280] Но сделать это следовало, конечно, не собственными руками, а с помощью верных клевретов, обладавших врачебными дипломами.
Своим сокровенным замыслом Захарьин поделился по крайней мере с тремя врачами – Васильевым, Перфильевым и Голубовым. Перед каждым из них он поставил конкретную задачу и каждого отблагодарил по своим понятиям и возможностям.
Ещё при жизни своего петербургского соперника Захарьин решил выпускать собственную газету под названием «Медицина». Редактором нового издания он поставил Васильева – бывшего сотрудника Боткина. Неудовлетворенный невысоким окладом ординатора академической клиники, а потом военного врача, Васильев ещё в 1884 году ушёл, как говорилось, на вольные хлеба и практиковал на Кавказских минеральных водах. С марта 1889 года к своим доходам частнопрактикующего врача он добавил не единовременный гонорар в тридцать серебреников, а стабильное жалованье редактора финансируемой Захарьиным газеты. не обладая особыми литературными данными, он тем не менее регулярно ублажал Захарьина развесистой клюквой статей, восхвалявших мудрость и проницательность «гениального клинициста – преподавателя». В награду за проявленное усердие летом 1892 года Захарьин, пустив в ход свои многочисленные связи в Министерстве народного просвещения, провёл Васильева на вакантную должность ординарного профессора по кафедре внутренних болезней Дерптского (Юрьевского) университета.
По этому поводу Эрисман 21 июня 1892 года написал Манассеину: «Назначение г. Васильева (редактора «Медицины») очень знаменательно; впрочем, в настоящем печальном в общественном смысле времени нас ничем не удивишь. Поганое время!
