Доктор Захарьин. Pro et contra - [41]
Как только ему вручили диплом лекаря (1855), Боткин не стал домогаться ни должности ассистента терапевтической кафедры, ни прикомандирования к запасной дивизии, а отправился на Крымскую войну в отряде Пирогова и несколько месяцев заведовал лазаретом в Бахчисарае. Между тем со смертью императора Никола. I кончилось «мрачное семилетие» и началась пора, удачно названная Тютчевым «оттепелью», когда, по словам Белоголового, «и правительство, и общество, убеждённые наглядно неудачной войной в пагубном влиянии невежества и отсталости, признали обособленность России от остальной Европы за главную причину своих бедствий и поспешили её исправить».
В этот период неожиданного потепления государственного климата отчётливо проявилось влияние наставников Захарьина и Боткина. Первый целиком воспринял одни лишь дурные черты Овера, не сделав даже слабой попытки перенять его бесспорный диагностический талант и расточив свои способности на биржевые спекуляции и банковские операции. Второй же и тогда, и всю последующую жизнь руководствовался напутствием Иноземцева, полученным выпускниками медицинского факультета по случаю окончания Московского университета: «Не оставляйте книг, в которых вы, конечно, будете почерпать много пользы; но ещё с бóльшим вниманием читайте открытую перед вами книгу и старайтесь понимать её смысл; эта книга – больной человек. Вы обязаны одинаково служить, как богатому, так и бедному. не отказывайте первому в вашей помощи, но, принимая гонорар, не смотрите на его ценность, ибо степень вашего внимания должна согласовываться не с величиной платы, а с важностью болезни».[253]
В декабре 1855 года Боткин, получив в наследство от умершего отца 20 тысяч рублей, решил истратить эти деньги на приобретение не земельной, а интеллектуальной собственности и по совету Иноземцева укатил в Германию. Ему не надо было соблюдать инструкции медицинского факультета и регулярно посылать в Москву отчёты о самоусовершенствовании «во врачебных науках»; поэтому он около двух лет провёл в Берлине, усердно посещая клинику Траубе и занимаясь под непосредственным руководством Вирхова, а Веной остался недоволен. «Интеллектуальная физиономия северного человека исчезает здесь и заменяется рабскою, вкрадчивою; люди здесь такие рабы, что противно на них глядеть, – писал он из Вены Белоголовому. – Здесь многому не выучишься».[254]
5.1. Фотопортрет заслуженного ординарного профессора С.П. Боткина (начало 1880-х годов) с дарственной надписью Н.А. Белоголовому.
5.2. Профессор Ф.И. Иноземцев (начало 1860-х годов) – основатель Общества русских врачей в Москве.
По утверждению профессора Голубова в Берлине Захарьин «свёл дружбу» с Боткиным и даже гулял с ним по Tiergarten (центральному району немецкой столицы), распевая русские песни «с риском привлечь внимание шуцманов» (полицейских). Познакомились они, по всей вероятности, ещё в Москве, поскольку покойный младший брат Захарьина учился на одном курсе с Боткиным и Белоголовым. Однако информация о дружеских прогулках Захарьина и Боткина, столь несхожих и по характеру, и по воспитанию, и по мировоззрению, выглядела, на первый взгляд, сомнительной и не подтверждалась из других источников. Ни в биографии Боткина, написанной его другом Белоголовым, ни в мемуарах Сеченова каких-либо упоминаний о Захарьине не содержалось. Жизнерадостный Боткин, любитель немецкой музыки, дважды в неделю «таскал» на концерты в Тиргартене Сеченова, а не Захарьина. По свидетельству Белоголового, в 1857 году в Берлине встретились физиолог Сеченов, офтальмолог Юнге и хирург Беккерс; «они тотчас составили дружеский кружок, связанный общностью духовной жизни и интересов, и стали неразлучно проводить время, свободное от медицинских занятий».[255]
Тем не менее Захарьин и Боткин действительно могли иногда фланировать в центре Берлина, так как в ноябре 1857 и в мае 1858 годов вместе посещали клинику Траубе и слушали лекции Вирхова. Ни Белоголового, ни Сеченова в Берлине тогда просто не было; поэтому никаких воспоминаний о приятельских взаимоотношениях на чужбине двух будущих лидеров клинической медицины они и не оставили. По возвращении в Москву Захарьин поддерживал нерегулярную переписку с Белоголовым, но, скорее всего, недолго.
Завершив, по сути, повторно «курс наук» у первоклассных европейских учёных, Захарьин вернулся в Москву в феврале 1860 года таким же внутренне закрепощённым, как и раньше. Боткин же, пробыв за границей около четырёх с половиной лет, приехал в Петербург на исходе лета того же 1860 года человеком свободным и независимым. Он защитил докторскую диссертацию, основанную на одном из его зарубежных исследований, и тотчас же был назначен «исправляющим должность» адъюнкта при терапевтической клинике для четвёртого курса Медико-хирургической академии (с 1881 года переименованной в Военно-медицинскую академию). за время их отсутствия на медицинском факультете Московского университета и в Медико-хирургической академии почти ничего не изменилось. Профессура по-прежнему читала заученные годами лекции, кое-кто продолжал рассматривать печень как «многажды свёрнутый кишечный канал», а хирургия сводилась к трём главным правилам: «
