Доказательство умысла (в сокращении) - [23]

Что и возвращает меня к теме трастовых фондов. Когда человек является бенефициарием трастового фонда, то есть получает от него доход, он, как вам наверняка известно, не имеет возможности трогать деньги, этот фонд образующие. И завещать их кому-либо после своей смерти не может тоже, поскольку они, строго говоря, ему не принадлежат. В случае Дианы после ее смерти могло произойти одно из двух. Если бы у нее имелось то, что юристы именуют «прямым потомством»…

— То есть родные дети, — сказала Лайза. — Не приемные.

— Вот именно. Если бы у нее имелись родные дети, они автоматически стали бы после ее кончины бенефициариями фонда. Если бы, с другой стороны, детей у нее не было, фонд ликвидировался и все содержавшиеся в нем средства, никуда не вложенные, передавались бы тем наследникам, которых она указала в своем завещании.

— Постойте-ка, — прервал его я, — вы хотите сказать, что запомнили все это, подслушав десятки лет назад несколько разговоров?

— Не совсем так. Как вы, возможно, знаете, некоторое время назад Роджер ван Бларикум уволил меня. Непосредственная причина моей внезапной отставки состояла в следующем: Роджер поймал меня на том, что я сую нос в его дела.

— Каким образом?

— Как старший слуга дома, я взял себе за правило знакомиться со всеми сторонами семейного бизнеса ван Бларикумов. Несколько лет назад Роджер, у которого довольно дорогостоящие увлечения, попытался подобраться к средствам собственного трастового фонда и затеял ради этого судебный процесс. Могу добавить, что его фонд — это, по сути дела, двойник фонда Дианы. Так вот, в качестве главного слуги я обладал полным доступом ко всей касающейся этого процесса переписке Роджера с его адвокатами. И как-то раз, в прошлом году, Роджер застал меня в своем кабинете за фотокопированием кое-каких резюме, на чем моя шестидесятилетняя служба в семействе ван Бларикумов и закончилась.

— Но какое отношение все это имеет к Майлзу? — спросил я. — Насколько я понимаю, в трастовый фонд были вложены не такие уж и внушительные суммы.

Старик приподнял бровь:

— Откуда вам это известно?

— От Майлза.

— Ну так Майлз ошибается. Доход от фонда весьма и весьма невелик, это верно. Но если вы давно не интересовались финансовыми новостями, могу вам сообщить, что рынок ценных бумаг в последние сорок лет чувствовал себя очень недурно. И это серьезнейшим образом сказалось на всех трастовых фондах.

— То есть получается, что в случае смерти Дианы он, единственный ее наследник, получает…

— Давайте выразимся так: основной капитал фонда образует сумму более чем внушительную.

Старик достал из кармана «зиппо» и, не спуская с меня веселого, изучающего взгляда, раскурил трубку.

— Из лукавства, написанного на вашем лице, — произнес я, — следует, что вы мне чего-то недорассказали.

— Напротив, я рассказал вам все.

Я насупился:

— Если у Дианы нет родных детей, наследником является Майлз. Все просто. А детей у них не было, мистер Мак-Дейрмид.

— Как мне помнится, я сказал вам следующее: в 1969 году Диане сообщили, что рожденный ею ребенок умер. — Мак-Дейрмид выдохнул облако дыма. — На самом деле он выжил и вообще оказался здоровым как конь. Мальчик. Семья отдала его на воспитание. Спустя несколько лет Роджер ван Бларикум проговорился, что намеренно создал некоторые бюрократические препоны, не позволявшие усыновить этого ребенка еще в младенчестве. В результате мальчик провел не один год в жалком сиротском приюте штата Юта. Потом он переходил из одной приемной семьи в другую, их было десять или пятнадцать, пока его, наконец, не усыновил фермер, оказавшийся приверженцем жесткой дисциплины.

Лайза смотрела на него во все глаза.

— Но почему Роджер не объявил об этом открыто? — наконец спросила она.

Мак-Дейрмид улыбнулся:

— Вы, я полагаю, шутите. Во-первых, Роджер не из тех, кто проветривает свое грязное белье у всех на виду. К тому же, если он до начала процесса объявит, что ребенок Дианы и Майлза жив, Майлз может заявить, что давно знает об этом. А это устранит видимый мотив убийства Дианы. С другой стороны, если Майлз выигрывает процесс, мистер ван Бларикум все еще сохраняет возможность не подпустить его к наследству.

— Ну и мерзавец! — сказала Лайза.

— Так вы думаете, что Майлз охотился за ее деньгами? — спросил я.

— У богачей, когда речь заходит об отношении других людей к деньгам, нередко возникает расстройство зрения. Любому дураку было видно, что о деньгах Дианы Майлз никогда и не думал. На мой взгляд, он был простым человеком, хотевшим от жизни только двух вещей: возможности писать и получать за это вознаграждение и возможности прожить всю жизнь с Дианой. Он ее попросту боготворил.

Мак-Дейрмид выбил трубку о ладонь и ссыпал пепел с угольками на землю.

— А Майлзу когда-нибудь говорили о том, что его сын жив?

— Думаю, нет. При рождении ребенка отцовство Майлза не было ни задокументировано, ни признано — просто для того, чтобы лишить его права распоряжаться судьбой сына.

— Итак, ребенок, — сказал я. — Вам известно его имя?

— Нет. Мистер ван Бларикум никогда его мне не называл. — Мак-Дейрмид печально покачал головой. — Бедный маленький сукин сын. Бедный, бедный маленький сукин сын.