Доказательство - [30]

— Знаю, знаю я все ваши вопросы. Почему, зачем? Все любят задавать вопросы. Ты спрашивай, спрашивай, — ободряющая улыбка. — Если смогу, отвечу.

— Я никогда не умел рисовать…

— Это ты так думаешь. Я вот тоже могу говорить, что ничего не понимаю в этой жизни, пока не попробую начать понимать. Судя по тому, что я вижу, рисовать ты очень даже умеешь, — более чем выразительный взгляд скользнул по наброску. — Ты просто не пытался до того, как попал в мой магазин.

— А почему я попал к вам в магазин?

— А вот это хороший вопрос, мальчик.

— Да? Почему?

— Три вопроса за пару секунд, ты еще занятнее, чем мне говорили.

— Кто говорил?

— Четыре вопроса. Знаешь ли, есть люди, которым дано видеть то, что скрыто от других. Кто-то называет их гениями, кто-то — провидцами, кто-то — пророками. Я больше склоняюсь к первому варианту, впрочем, это дело вкуса, — женщина пожала плечами. — Такими этих людей делают их души.

— И меня?

— Сообразительный. Определенно, ты занятный. Тем приятнее Проводнику.

— Кому?

— Проводнику. Тому, кто подталкивает душу к предназначению.

— Предназначению?

— Неужели же ты думал, что мы живем в этом мире без цели?

— Я как-то…

— Не задумывался. И почему я не удивлена? Почти никто не задумывается. Это очень усложняет для Проводников их работу.

— И вы?..

— Проводник. Да. В моем магазине могла бы оказаться слесарная мастерская или салон меховой одежды, могла бы быть кофейня или интернет-клуб, но твоя душа желала рисовать.

— Так это душа определяет?

— Неосознанно, но определяет. Я не диктую условий, только показываю то, что может способствовать достижению Цели.

— Карандаши…

— Обычные, не сомневайся. Самые настоящие. Как мы в детстве говорили-то? Взаправдашние.

— А то, что я рисую?

Женщина улыбнулась, поправила край шали, спадавший с плеча:

— Не зря Шестнадцатый так много говорил о твоей душе.

— Кто?

— Да не важно! Ты рисуешь то, что видит твоя душа. Почему она видит такие картины, я не знаю. Может, предвидит, может, вспоминает, а может, просто фантазирует…Я знаю, что за место ты рисуешь, но нужно ли тебе это знать…

— Но почему всё это?..

— Сколько вопросов. Просто викторина какая-то! Ты запомни, через эти картины твоя душа говорит с тобой, пока она не знает других способов. Для кого-то такой возможностью становятся ноты, для других — буквы, для тебя — карандашные штрихи. Понимаешь? А твоя душа сильная, видит многое. Кажется, с предназначением мы не ошиблись.

— А могли?

— Могли. Иногда и душа ошибается, и Проводник, а потом человек всю жизнь мается. Поэтому теперь мы проверяем Избранников.

— Избранников?

— Что-то поздно уже. — Солнце медленно уходило за спины собеседников. — Иди домой, мальчик. Тебе ведь в школу завтра. Уроки, учителя, одноклассники. Ах, славное какое времечко!

— Да, наверное.

— Сходи к мосту завтра.

— Зачем? — Вольский даже не удивился тому, что женщина знает о его любимом месте. Он просто перестал чему-либо удивляться.

— А просто так. Мало ли как день сложится.

— Посмотрим…

— Посмотрим, дорогуша, посмотрим, — она поднялась со скамейки. — Рисуй от души.

Володька долго смотрел вслед удаляющейся фигуре. Мысли и роящиеся вопросы путались в голове, толпились и неуловимо стирались. Он перевел взгляд на картину. Чего-то не хватало во дворе, затянутом дымкой. Вольский покусал губу и дорисовал небольшой камушек на тропинке, ведущей к крыльцу.

Глава тринадцатая. Воспоминание

Утро медленно растекалось по Теневой. Похоже, оно единственное никуда не спешило в этот день. Свинцовое небо слабо светлело на горизонте, изломанном крышами домов, и утопало в многочисленных каналах, разрезающих плоть города. Темнота отступала так неохотно, что Володьке начало казаться, будто с каждым их шагом она лишь приближается. Мальчишка беспрестанно зевал, а тело было словно набито ватой, и только быстрая ходьба отгоняла постоянно наваливающийся сон. Натянутая нить, связывающая тело с душой, слабо подрагивала и наливалась теплом. Кристаллическая молчала, но была близко. Вольский потянул за рукав идущего рядом Китайца:

— А далеко еще? — парнишке хотелось и отсрочить приближение к Адмиралтейству, и прийти как можно скорее. Он никак не мог разобраться с ворочающимися мыслями, обрывками ассоциаций и колких воспоминаний. Они мучили, создавая тянущий комок в горле. Невыносимым было желание просто с кем-то поговорить, а Вольского словно бы не замечали. — Я не помню дороги.

— Совсем не помнишь?

— Нет. Когда мы шли к вам…

— Да-с, надо думать, ты не приглядывался, — старик неотрывно смотрел вдаль, словно был вовсе не здесь, а где-то далеко-далеко, — да и я предпочитаю обитаться как можно дальше от Адмиралтейства. Так что, далековато-с еще, мальчик.

— А почему «как можно дальше»?

— А ты любопытный-с. У нас не любят отвечать на вопросы.

— Почему?

— Потому что так повелось. — Китаец пожал плечами, не столько выражая незнание ответа на вопрос, сколько показывая, что он ему глубоко безразличен.

Володька уже собирался было открыть рот для нового вопроса, как уткнулся носом в спину резко остановившегося Пса. Идущий рядом с Хранителем профессор остановился так же резко, попятился, оттесняя Вольского за свою спину. Китаец присвистнул и поглубже спрятал руки в карманы поношенной куртки. В глазах его пронзительная синева смешалась с металлической темнотой туч.