Доказательство и вера. Философия и религия с XVII века до наших дней - [141]
В предыдущей главе я использовал аналогию между ситуацией в философии и двумя отдельными реками, потому что (к сожалению) ряд философов соотносит свою деятельность с одной из двух якобы несовместимых программ: континентальной или аналитической. Однако при ближайшем рассмотрении оказывается, что философия религии во второй половине ХХ в. больше напоминает сеть рек или, если учитывать весь объем литературы и широту проблематики, множество океанов с разными, иногда противоборствующими течениями. В последнем разделе настоящей главы я приложу особые усилия, чтобы не упростить практически ошеломляющие масштабы современной философии религии.
Позитивизм и философия религии
Помимо Шлика, в Венский кружок входили Отто Нейрат (18821945), Герберт Фейгль (1902–1988), Рудольф Карнап (1891–1970), Курт Гёдель (1906–1978), Фридрих Вайсман (1896–1959) и Ганс Рейхенбах (1891–1953). Альфред Айер (1910–1989) стал одним из его ведущих пропагандистов в англоговорящем мире. Огромное влияние позитивистской философии кружка отчасти объясняется миграцией его членов, связанной с распространением национал-социализма: Карнап в конечном счете оказался в Чикагском университете, Фейгль – в университете Миннесоты, Вайсман – в Оксфорде, Гёдель – в Принстоне, а Рейхенбах – через Турцию – в Калифорнийском университете. Между этими философами были значительные расхождения (Гёдель, например, считал, что есть основания верить в жизнь после смерти), но наибольшее влияние на философию религии они оказали, поставив под вопрос осмысленность религиозного языка[827]. Является ли высказывание «Бог существует» внятной пропозицией, о которой могут спорить теисты и атеисты? Или же, скорее, «Бог существует» – это бессодержательная псевдо-пропозиция? Рассмотрим, как Айер формулирует позитивистскую критику.
Он разделяет все пропозиции на две базовых категории:
Подобно Юму, я разделяю все подлинные пропозиции на два класса: те, которые в его терминологии относятся к «отношению идей», и те, которые относятся к «самой действительности». Первый класс охватывает априорные пропозиции логики и чистой математики, и их я признаю необходимыми и достоверными только в силу их аналитичности. То есть я настаиваю, что причина, по которой эти пропозиции не могут быть опровергнуты опытом, заключается в том, что они ничего не утверждают об эмпирическом мире, а просто регистрируют наше стремление использовать символы определенным образом[828].
Смысловой дискурс, по мнению Айера, определяется абстрактными концептуальными отношениями, с которыми мы сталкиваемся в математике и логике, или же, если этот дискурс касается фактов, он должен содержать (в принципе) верифицируемые в эмпирических условиях процедуры:
Критерий, который мы используем для проверки подлинности высказываний, – это критерий верифицируемости. Мы говорим, что предложение фактуально значимо для любого заданного человека, если, и только если, он знает, как верифицировать пропозицию, которую он намерен выразить, т. е. если он знает, какие наблюдения при определенных условиях привели бы его к принятию этой пропозиции как истинной или к отбрасыванию ее как ложной. Если, с другой стороны, предполагаемая пропозиция такова, что допущение ее истинности или ложности совместимо с любым допущением, как бы оно ни относилось к природе его будущего опыта, тогда в той степени, в какой она его интересует, эта пропозиция, если она не тавтология, является просто псевдопропозицией. Выражающее ее предложение может быть для него эмоционально значимым; однако оно не имеет настоящего значения… Чтобы прояснить нашу позицию, мы сформулируем ее иначе. Мы будем называть пропозицию, соответствующую реальному или возможному наблюдению, пропозицией опыта. Тогда мы можем сказать, что признак подлинной пропозиции о фактах не в том, что она может быть эквивалентна пропозиции опыта или любому конечному числу пропозиций опыта, но просто в том, что некоторые пропозиции опыта могут быть выведены из нее в совокупности с другими определенными посылками, предпосылкой которых является она одна[829].
Эмпирические гипотезы с фиксируемыми, наблюдаемыми следствиями обладают когнитивным смыслом. Схема Айера не исключает другие способы использования языка. Приказания и моральные оценки являются законным применением языка, но они не выражают настоящих пропозиций – суждений либо истинных, либо ложных. Например, не существует эмпирических пропозиций, которые могли бы подтвердить или опровергнуть моральные ценности.
Айер, Карнап и другие члены кружка утверждали, что высказывание «Бог существует» или подобные ему («Бог – это любовь, справедливость.» и т. д.) не являются осмысленными высказываниями, высказываниями в собственном смысле слова, потому что их нельзя ни верифицировать, ни фальсифицировать. С синтаксической точки зрения речь о Боге может казаться логичной, но это всего лишь иллюзия.
Вот ключевой в данном отношении фрагмент из «Языка, истины и логики», где Айер утверждает, что теистический язык не имеет смысла:
Не столь общепризнано, что способ доказательства существования Бога, такого Бога, как в христианстве, не является даже вероятным. Однако и это легко показать. Если существование такого Бога было бы вероятным, то пропозиция, что он существует, являлась бы эмпирической гипотезой. А в этом случае из нее и других эмпирических гипотез можно было бы вывести опытные пропозиции, которые не выводимы из одних этих других гипотез. Но фактически это невозможно. Иногда утверждается, что существование в природе регулярности определенного типа предоставляет достаточные свидетельства в пользу существования Бога. Но если предположение «Бог существует» влечет лишь то, что некоторые типы феноменов встречаются в определенной последовательности, то утверждение о существовании Бога будет просто эквивалентно утверждению, что в природе существует требуемая регулярность. Но ни один религиозный человек не согласился бы с тем, что именно это он намеревался утверждать в утверждении о существовании Бога. Он сказал бы, что говоря о Боге, он говорил о трансцендентном существе, о котором можно знать по определенным эмпирическим проявлениям, но которое, разумеется, не может быть определено в терминах этих проявлений. Но в этом случае термин «бог» является метафизическим термином. И если «бог» – это метафизический термин, то существование Бога не может быть даже вероятным. Ибо сказать, что «Бог существует» – значит, произнести нечто метафизическое, нечто такое, что не может быть ни истинным, ни ложным. И потому же самому критерию, предложение, которое намеревается описать природу трансцендентного бога, не может обладать никаким буквальным значением
