Договориться с тенью - [30]

И он вернулся к деду. Дед обрадовался, он тоже скучал без Павла. Они тогда завеялись, как выражался дед, на рыбалку на три дня с палаткой. Вот это было время! Дед у костра вечерами такое порассказал внуку о себе и своей партизанской жизни, что Пашка искренне пожалел, что опоздал на полвека родиться. Он бы показал этим фрицам, где раки зимуют!

Спустя три недели мать, уезжая, поплакала, прижимая его к груди, и высказалась вполне искренне, что если бы Павел родился девочкой, которую она так хотела, будучи беременной, то, конечно, её бы на деда не оставила. Павел разозлился ещё больше, запретив себе скучать и когда бы то ни было пролить хоть единую слезинку по матери. За отцом он вообще не скучал, а может быть, отца ему заменил дед? Так думал Павел в одиннадцать лет. Когда дед перевёл его в городскую школу, Павел, кажется, забыл всё, что было в прежней жизни.

А потом он увидел Софию. Она болела, когда Павел появился в классе, и пришла только после осенних каникул, когда он уже был знаком со всеми ребятами не только из своего, но даже из параллельных классов. Сначала ему пришлось не сладко: в первые дни кое-кто пытался подтрунивать над новичком и возвыситься за счёт его. Но длилось это недолго. Павел, как будто ждал серьёзной провокации, чтобы дать волю своей ярости и кулакам, и не заводился по ерунде. Он был из той породы русских, которые долго запрягают, да быстро едут.

Это случилось в день, когда в классе появилась ОНА. София вошла уже после звонка, слегка раскрасневшаяся, с блестящими синими глазами, в коричневой форме с тщательно отутюженным пионерским галстуком. На ногах у неё были красные туфельки на маленьких каблучках. Звонко простучав этими каблучками по полу и по сердечку Павла, она села на свободное место за партой, перед ним. От неё повеяло запахом лесного утра и нежным ароматом свежевымытых волос. Он чуть не задохнулся от возможности протянуть руку и потрогать русую косу и коротенькие пушистые завитки на её шее. Так весь урок литературы и просидел — одурманенный и слегка пришибленный её присутствием. Временами Павел «улетал» за окно, и его здесь не было вообще.

Внезапно он услышал свою фамилию. Валерка толкнул его в бок и что-то промямлил на ухо. Павел не расслышал — что. Он поднялся и непонимающе посмотрел на учительницу.

Она глядела на него с иронией и молчала. Потом без контекста продолжила:

— Итак, Батурин, я слушаю.

— Что? — удивлённо спросил Павел.

По классу прокатился дружный хохот. Русоволосая головка повернулась к нему, и синие глаза заинтересованно посмотрели на Павла. Павел покраснел как рак и смутился.

Рыжий Колька, сидящий перед Софией, прошипел:

— Придурок деревенский.

Прозвенел спасительный звонок. Учительница сказала Павлу подойти к ней с дневником. Он взял дневник и пошёл. Проходя мимо Кольки, он запнулся о внезапно выставленную тем ногу и чуть не упал. Класс опять покатился с хохоту. Он бросил дневник на стол и выскочил в коридор. Вслед за ним ребята высыпали на перемену.

В коридоре Павел схватил Кольку, который был на голову выше, за руку и, заломив её назад, вихрем проволок его к туалету. Нанеся несколько ударов подряд кулаками, в которые вложил всю ненависть и ярость, а последний — под дых, толкнул Кольку к раковине. Тот сложился вдвое и только хватал ртом воздух. Павел открыл кран с водой и начал неистово окунать обидчика лицом в раковину, при этом разбив ему нос. Белый фаянс окрасился в алый цвет. Учитель физики, зашедший в туалет по нужде, с трудом оттащил Павла от Кольки.

— Стоп, мужики! Нас учили драться до первой крови, — сказал он.

Павел, сопротивляясь, в горячке продолжал молотить кулаками, так что досталось и учителю. Возникни перед ним в тот момент Тайсон, одиннадцатилетний Павел продолжал бы неистово молотить и его. Какая-то петарда взорвалась тогда в его мозгу, и он был совершенно невменяем. Самое странное, что всё это сошло ему с рук. Физик не доложил директору школы о происшествии. Да и Колька, просидев весь следующий урок в туалете с мокрым полотенцем на лице, ушёл домой и никому не пожаловался. После этого случая уже ни у кого не возникало желания посмеяться над Павлом.

А перед новогодними каникулами он написал Софии записку: «Я тебя люблю». Это из-за неё он стал ходить во Дворец пионеров на кружок изобразительного искусства, хотя ему это искусство было абсолютно параллельно. Для неё он лазал по горам в окрестностях своего села Пионерского, собирая диковинный гербарий осенью, а весной положил перед нею на парту огромный букет подснежников, собранный в ущелье Кызыл-Кобы, на самом верху — у водопада перед Красной пещерой. И никто не рискнул прокомментировать его поступок или засмеяться.

Подружки завидовали Софии, а мальчишки делали вид, что ничего не замечают, но все знали, что она — девчонка Павла, и никто не посмел приблизиться к ней или обидеть её. Он участвовал во всех соревнованиях во имя своей возлюбленной и ради неё занялся восточными единоборствами. Он хотел быть не одним из лучших, а лучшим. Всё это было только для неё и ради неё. Павел был одержим ею. Он боготворил Софию. Ещё он всегда знал, что она тоньше его, умнее, возвышеннее, лучше. И ему не хотелось думать, что он не достоин её. Но он так думал с самого первого дня, когда увидел её.