Доднесь тяготеет. В 2 томах. Том 2. Колыма - [11]

— Ничего я не разводила. Отвяжись!

Вмешался второй конвоир:

— Все они, кого ни спросишь, ничего не делали. А за что им десятки да пятерки прилепили, неизвестно. Политрук говорил: у нас ни один человек зря не сидит. Тебе сколько дали?

— Не твое дело!

— Наверное, «десятку», а то и пятнадцать. Хороша птичка. За ней одной машину гоняют.

— А может быть, у нее двадцать пять, — вставил длинноносый.

— Может, и двадцать пять, — охотно согласился второй вохровец.

Наверное, им нравилось, что они везли женщину с таким большим сроком. Господи! Какие же дураки ей попались! А если ее действительно везут на Серпантинку? Неужели до последней минуты она не услышит настоящего человеческого слова?

Вечером они приехали в большой незнакомый поселок, машина остановилась у длинного, свежевыкрашенного розового здания райотдела. Раду ввели в комнату к дежурному. За письменным обшарпанным столом сидел плечистый парень с белокурым коком и с треугольными темными бровями, он был похож на клоуна. Зевая, дежурный взял пакет и какую-то бумажку от конвоира.

— Значит, едем в Магадан? Ты чего там в лагере, чернявая, натворила? Куда вот только тебя девать на ночь? Сидорчук, — крикнул он в полуоткрытую дверь, — маленький изолятор у нас занят?

— Занятый. Сами распорядились туда завмага и беглого с прииска посадить.

— А-а! — сладко зевнул дежурный. — И куда тебя девать? Машина только завтра будет. А-а-а! Здесь нельзя оставить — служебное помещение. Прямо хоть домой к себе приглашай, — оглядел Раду с головы до ног, — а я бы не прочь, пригласил. — Глаза у него стали маленькими и масляными. — Боюсь только, что начальство заругает. А все-таки куда тебя на ночь девать? — Он поскреб затылок. — Придется тебя везти на Серпантинку, там есть женские камеры. — Увидел испуганные глаза Рады. — Да ты не бойся. Завтра отправим в Магадан, а одну ночку переночуешь.

Все-таки ее везли на Серпантинку! Наврал или не наврал дежурный про Магадан? Впрочем, зачем ему врать, не очень-то они церемонятся с заключенными. Но ведь Нюша рассказывала про человека, которому сказали, что его везут в Магадан, а отправили на Серпантинку!

Сгущались сумерки, уже прошла пора белых ночей, неясные звезды высыпали в небе. Дорога петляла по сопкам, потом машина спустилась в глубокую долину и остановилась у проволочных ворот, рядом была вахта. К темному небу тянулись вышки. Конвоир показал бумажку, машина проехала еще немного и встала у высокого глухого забора, густо перевитого колючей проволокой. Здесь была вторая вахта. Раде велели выйти. Она рассмотрела вдали домики с плоскими крышами, без тамбуров, похожие на товарные вагоны. Было непривычно пустынно и тихо.

Молодая вертлявая женщина с красными сережками обыскала с явным удовольствием Раду и ее вещи. Губастый дежурный в небрежно накинутой на плечи черной телогрейке, играя тяжелой связкой ключей, велел Раде идти вперед.

У одного из домиков отомкнул ржавый висячий замок, такие замки раньше висели в лабазах. Пахнуло спертым, прокисшим воздухом, на нарах на каком-то тряпье сидели две женщины. Окно завешено мешковиной, под низким дощатым потолком — зарешеченная пыльная лампочка, она то вспыхивала, то совсем угасала, дверь за Радой заперли. Женщины встали с нар, и Рада ужаснулась их невероятной худобе и грязным рваным платьям.

— У вас не отобрали на вахте еду? — хрипло спросила высокая женщина с прямыми до плеч седыми волосами, подвязанными тряпочкой. Огромные темные глаза пристально смотрели на Раду.

— Нет, нет. — Рада засуетилась и начала развязывать мешок. — У меня есть сахар, сало, хлеб и даже шоколадные конфеты.

— Даже шоколадные конфеты! — эхом откликнулась вторая женщина. Она была моложе первой, на ней было надето засаленное платье в красную полоску с большим вырезом, из него выпирали ключицы.

Рада торопилась и никак не могла развязать узел.

— Дайте мне, — сказала седая женщина и попыталась развязать веревку, но у нее не было сил.

Раду поразили ее руки — кости, покрытые морщинистой бурой кожей.

Наконец Рада развязала узел и достала еду. Женщины набросились на нее, они ели все подряд: сало, конфеты, кету, хлеб, опять сало.

— Послушайте, — робко сказала Рада, — вы, наверное, давно голодные, это вредно — все сразу съесть.

— А вам жалко продуктов? — В темных глазах седой женщины мелькнули злые огоньки.

— Мне не жалко. После голода нельзя сразу много есть, вы заболеете.

— Нам не страшно, если мы заболеем, — сказала вторая женщина и заплакала, — теперь уже все равно. — Она всхлипывала и растирала слезы по лицу руками.

— Опять разнюнилась, — раздраженно заметила седая, — все время ревет и ревет, с ума от нее можно сойти. Всех хороших женщин расстреляли, а эту плаксу оставили специально действовать мне на нервы. Она скоро вся размокнет от слез. А почему вы не едите?

— Мне не хочется.

— Нам тоже вначале не хотелось. Но мы уже второй месяц сидим на «трехсотке» и горячей воде. Хорошо, кое-что приносят с собой товарищи, вот как вы. Теперь нас будет трое, я надеюсь, вы не такая рева, как Мара, — и она показала глазами на женщину в полосатом платье.

— Меня завтра увезут в Магадан, я у вас только переночую.