Дочкина свадьба - [30]

— Вадим Петрович! Лапушка!..

— Прошу прощения, — сухо сказал Юрасов. — Вы ошиблись. Я никакой не Вадим Петрович. Я — Дед Мороз.

Он долго копался в мешке, пряча свое рассерженное лицо, пряча свое справедливое негодование.

— Примите мои скромные подарки, — обратился он к детям, когда вернулась улыбка.

— Спасибо, — сказали дети.

Рябков же, осознавший свою оплошность и потому враз протрезвевший, вышел следом за ним на лестницу.

— Ах, я дурак, ах, скотина… — раскаянно извинялся он.

— Да. Это непедагогично, — согласился Вадим Петрович. — Кроме того, вы знали, что я выполняю общественное поручение.

Он уже был внизу, когда Рябков, свесившийся над бездной, сделал последнюю попытку загладить свою вину:

— Вадим Петрович, лапушка, вернитесь! Ну, хоть по рюмочке…

Юрасов пнул валенком парадную дверь.

А когда они проезжали мимо другого пятиэтажного дома, который не значился в списке, он приник, Дед Мороз, к прихваченному инеем боковому стеклу и проводил хмурым взглядом одно-единственное темное окно среди светлых окон.

Да.

— Я — Дед Мороз. А вас как зовут?

И тут детей было двое, два мальчика — один лет двенадцати, другой лет семи. А родителей дома не было, они, вероятно, ушли в гости. В комнате сиял включенный телевизор.

— Спасибо, — сказали мальчики, приняв подарки. Они приняли эти подарки как должное, и само появление Деда Мороза они тоже приняли как должное.

И, кажется, им очень не хотелось отрываться от телевизора: там давали, как обычно под Новый год, «Карнавальную ночь».

— Садитесь, — пригласил старший мальчик. — Посмотрите.

— Сейчас он будет кричать «Люди!», — заранее млел от восхищения младший. — Филиппов.

— Мне, откровенно говоря, некогда… — замялся Вадим Петрович.

Но он вспомнил, что это и впрямь очень смешно. Кроме того, квартира была на пятом этаже, и он задохнулся, взбираясь сюда с тяжелым мешком. Поэтому он присел на диван рядом с мальчиками.

Филиппов, изображавший подвыпившего лектора, появился среди бутафорских елок — кадыкастый, в чеховском пенсне — и, подумав, что заблудился в лесу, ужаснувшись своему одиночеству, заорал: — Лю-у-уди!..

Дети захохотали. Вадим Петрович тоже рассмеялся.

Теперь Филиппов, держа портфель в откинутой руке, танцевал лезгинку. А потом пела Людмила Гурченко.

Мальчики, не отрываясь, смотрели па экран.

Вадим Петрович вдруг подумал, что это, в общем, несколько странно: то, что их, детей, в гораздо меньшей степени занимает сидящий рядом с ними Дед Мороз, у которого всамделишная борода и который принес им сладкие гостинцы, чем телевизор, и этот старый фильм, и эта курносенькая изящная актриса, похожая на Азу Марееву.

— До свиданья, — сказал, вставая, Юрасов.

Старший проводил его к двери, вежливо пригласил:

— Заходите.

В соседнем подъезде случилась заминка.

Он позвонил. В квартире долго никто не отвечал. Потом зашлепали босые ноги, и чуть хрипловатый, спросонья, детский голос осведомился:

— Кто там?

— Дед Мороз, — сказал Вадим Петрович.

За дверью воцарилась тишина. И Юрасов позвонил снова.

— Кто там?

— Это я, Дед Мороз. Открой, пожалуйста, я принес тебе подарок.

— Да?.. Но, понимаете, я один дома. Мама и папа ушли.

— Тебя заперли?

— У меня есть ключ. Но они не велели открывать. Сказали, никому пе открывай…

— Ну, а если Дед Мороз?

— Не знаю… Понимаете, у нас в доме обокрали квартиру. И теперь все боятся.

— Ясно, — сочувственно сказал Вадим Петрович. — Но я Дед Мороз, настоящий Дед Мороз. Я должен вручить тебе новогодний подарок.

За дверью опять наступило тихое, мучительное, может быть, даже слезное раздумье.

— Послушайте, — раздался потом робкий голос. — Дяденька Дед Мороз, знаете что? Вы, пожалуйста, положите мой подарок возле двери. А когда вы уйдете, я открою и возьму… Ладно?

— Ладно, — вздохнул Вадим Петрович и положил кулек у двери.

Спускаясь, он старался погромче топать, однако на нем были очень мягкие валенки.

— Надо было выезжать раньше, — сказал оп в машине Ивану Ивановичу. — Часов в семь или восемь. А сейчас дети уже легли спать. Все это недостаточно продумано.

На циферблате часов, вделанных в приборный щит автомобиля, стрелки показывали половину двенадцатого.

Походка людей — тех, что еще оставались на городских улицах, — сделалась торопливей и суетней. Они уже не шли, а почти бежали: со свертками, без свертков, а какой-то чудак пересекал дорогу с пышной елкой на плече — вот уж действительно припоздал…

Вадим Петрович вспомнил, что однажды он все это уже наблюдал — вот так, со стороны.

Но не в Соснах, а в Москве. И очень давно. Когда ему было шестнадцать лет.

Он учился тогда в девятом классе, и одна девочка пригласила его и еще нескольких одноклассников на встречу Нового года. «Предков дома не будет», — как выражались в ту далекую пору. И собственные Вадика предки отправились в гости, к сослуживцам. Он повязал отцовский галстук, запер квартиру и поехал в центр, к Ильинским воротам. Он явился по указанному адресу самым первым из приглашенных мальчиков. А девочки уже были все в сборе — знакомые по школе и вовсе незнакомые (одна была в очках), очень нарядные, очень хлопотливые — они накрывали стол: гремели посудой, располагали винегрет и кильки, ветчину и фаршированный перец. А тут озорновато затренькал дверной звонок, и в квартиру ввалились скопом ребята, тоже знакомые и незнакомые. Еще не поскидав шапок, они стали распахивать пальто, оттопыривать брючные карманы и доставать оттуда бутылки: кто портвейн, кто шампанское, а кто и водку. Такой был, видно, уговор: мальчики принесут вино, а девочки приготовят закуску. Но почему об этом не сказали ему, Вадику Юрасову? Или все разумелось само собой, без уговора?.. Вадик молча стал надевать пальто. «Куда ты?» — изумилась девочка-хозяйка. — «Ты что?..» — насторожились ребята. — «Я сейчас», — сказал Вадик, отпирая трудный замок.