Дочь Волдеморта - [420]

Дина вскрикнула и отпрянула, а Етта повернулась к застывшей Гермионе и, обхватив руками худые плечики, прошептала похабным голосом: «Домой, мама, отправь меня домой…» Затем внезапно резко схватила с пола острый перочинный ножик и с неожиданной силой метнула его в сторону.

Лезвие по самую рукоятку вонзилось в старого плюшевого кролика Тото, любимую игрушку Генриетты. На его розовой грудке стало наливаться изнутри багряное пятно, будто сталь пронзила что‑то живое и убивала его.

— Я ХОЧУ ДОМОЙ!!! – истерически выкрикнула Генриетта, и книга сказок в толстой кованой обложке полетела в стекло, которое осыпалось с ужасным грохотом.

Леди Малфой бросилась прочь, а к девочке и пытающейся утихомирить ее Дине уже мчались другие слуги.

* * *

Адальберта, всё такая же мрачная и безжизненная, но с проступающим тревожным блеском в глазах пришла к вдове своего внука после случая в ванной, о котором горничная малышки рассказывала вся в слезах. Ничего не предвещало беды, они купались, как это бывало обыкновенно. Вдруг Етта изменилась в лице, толкнула Дину в грудь так, что та поскользнулась и опрокинулась на пол, резко выдохнула, а затем, опустившись под воду и скрестив руки на груди, глубоко изо всех сил втянула жидкость носом и ртом.

После этого случая в замке снова побывал Фелекс Беккер, а когда он скрылся в камине, Берта отозвала Гермиону в сторону с хмурой решимостью.

— Кадмина, мне очень не хочется этого говорить, но пойми меня правильно, – начала она. – Ты мучаешь своего ребенка. И лишь высшим силам ведомо, к чему это может привести. Етта способна нанести себе непоправимый вред. Она сходит с ума. Целитель Беккер очень просил меня (да я и сама понимаю, что это необходимо) убедить тебя как можно скорее вернуться вместе с Генриеттой к твоим родителям. Кадмина, смотри, как бы не стало поздно…

Той ночью леди Малфой до рассвета писала письмо к отцу. Длинное и путанное, оно излагало суть проблемы, но, вместе с тем, выражало всё нежелание Гермионы покоряться обстоятельствам.

Несмотря на то, что в этом послании она просила позволения возвратиться в Блэквуд–мэнор.

Пряча на груди запечатанный конверт, Гермиона с досадой вспомнила, как прав был некогда портрет Генри в своих мрачных пророчествах.

Что ж, письмо написано. Но леди Малфой не собиралась отправлять его без особо острых причин.

Однако они не замедлили появиться. Ведьма сдалась в среду, пятнадцатого сентября, стоя на покатой крыше левого замкового крыла в двадцати шагах от фигуры дочери, одетой в длинную белую ночную рубашку, так похожую на погребальный саван. Холодный ветер развевал ее переплетенные лилиями локоны, большие изумрудные глаза лихорадочно блестели в лунном свете.

— Милая моя, прошу тебя, иди к маме, – бормотала Гермиона, боясь шелохнуться, чтобы не испугать ребенка. Дрожащая пелена блокирующего магического поля легкой рябью стягивала воздух между двумя фигурами на крыше. Етта упрямо смотрела на мать, но время от времени делала, не глядя, небольшой шажок назад. И их, этих крошечных шагов до рокового края, оставалось всё меньше.

— Я видела призрак девочки по имени Милагрес, – голос Етты заглушали порывы ветра, – она сказала мне, что мы скоро отправимся домой!

— Где ты видела Мили? – цепляясь за возможность отвлечь Генриетту, закричала в ответ леди Малфой. Она старалась произносить слова как можно громче: только бы кто‑то в замке проснулся! Или успеть трансгрессировать под стену, когда она начнет падать? Но что если Етта установила силовое поле и там?!

— На кладбище, – ответила дочь.

— Что ты делала на кладбище? – пошатнувшись на ветру, спросила Гермиона, ступая на несколько дюймов вперед.

— Я разрыла там все могилы сегодня на закате, – невозмутимо ответила Генриетта. – А потом призрак девочки сказал, что мы скоро поедем домой. – И она сделала еще один шаг назад, подступая к самому краю крыши. – Это правда, мама?

Гермиона замялась. Но Етта подняла левую ногу и занесла ее назад, туда, где уже не было опоры. Порывистый ветер пошатнул неустойчивую фигуру, раздувая ее рубашку, словно паруса корабля.

— Правда! – выкрикнула несчастная женщина, протягивая руки вперед с мольбой. – Ты победила, мы поедем домой! Только иди ко мне…

На лице девочки лучом солнца блеснула неудержимая радость. Она едва не упала, и Гермиона вскрикнула в отчаянии. Етта удержалась и сделала несколько шагов вперед, к тающему силовому полю, но вдруг остановилась.

— Если ты солжешь мне, мама, – тихо и внушительно сказала она, – этот дом станет могилой для меня и тебя.

И Етта упрямым жестом поправила в волосах цветок белой лилии.

* * *

За нервным расстройством Генриетты в столь вожделенной ею старинной усадьбе Блэков теперь неусыпно наблюдали Северус Снейп и Амикус Кэрроу. И, пожалуй, если бы Гермиона не была так озабочена состоянием дочери и своей вынужденной капитуляцией перед отцом, ей было бы забавно наблюдать за взаимоотношениями этих двух волшебников.

Кэрроу был предшественником Снейпа «на должности придворного зельевара и целителя» при Темном Лорде и всегда действительно хорошо разбирался в своем деле (в отличие от сестры, озлобленной и кровожадной садистки Алекто, которую в узком кругу Пожиратели Смерти называли Гиеной).