Дочь степи. Глубокие корни - [48]

Паларосов вместе со своими спутниками, в сопровождении доктора и милиционера, прошел в амбар, где лежал труп Фахри.

По пути он в нескольких словах обрисовал доктору Красильникову историю убийства.

— А вот оружие, найденное около него, — закончил он, указывая на окровавленный шкворень.

Осмотр трупа продолжался недолго.

— Ясно! Вполне ясно! — сказал доктор и, приставив шкворень к поврежденному черепу, пояснил: — Вот, смотрите. Первый удар был нанесен неожиданно, с правой стороны. Удар был меткий и сильный — череп треснул. Второй удар пришелся спереди, он был слабее. Больше никаких повреждений нет. Для вскрытия трупа оснований не имеется.

После составления протокола доктор уехал.

Паларосов, занятый мыслями о предстоящем допросе, вышел из амбара. В лицо пахнуло свежим, теплым воздухом. Небо ласково голубело. Хорошо бы поставить где-нибудь в тени стол и, не входя в душную избу, начать допрос. Но это невозможно. Среди толпы, занятой одной мыслью — кто убийца, кого арестуют? — трудно спокойно допросить свидетелей. Паларосов подозвал Шенгерея и Петрова, дал им нужные распоряжения и, повернувшись к Айше, сказал:

— Введите нас в свой дом.

Держа под мышкой портфель, туго набитый материалом по делу вора «Чумара», он перешагнул порог дома Фахри.

IV

Фахри не взял из дома отца ни одного гвоздя — у старика у самого ничего не было. Жена не принесла ему никакого приданого, так как вышла за Фахри против воли родителей.

Несколько лет молодые скитались из одной избы в другую. Потом Фахри ушел на фронт. Айше пришлось одной позаботиться о создании своего угла.

При разделе помещичьего леса на долю Айши достались крупные деревья. Она напилила из них бревен, счистила кору, высушила. Общество отвело ей участок для постройки избы.

— Коли наймешь плотников, расплатиться волос на голове не хватит. Давай я сам избу тебе поставлю. Летом мне за это отработаешь, — сказал Шенгерей.

И смастерил Айше сруб. Недаром его отец был плотником, а Шенгерей его помощником. Сруб вышел на славу, бревна лежали ровно, углы прямые, двери, окна вырублены как следует.

Доски для пола, потолка, дверей Айша купила на базаре, сделать их наняла мастеров. На большее денег не было. Тогда она созвала помощь. На ее приглашение откликнулось много людей. Первыми пришли Шаяхмет, Шенгерей, Джиганша. Они приладили окна, двери, законопатили избу. Шаяхмет привез два воза соломы. Ею покрыли крышу. За пуд муки печник сложил печь, Айша сама ее побелила.

Так Айша обзавелась домом.

Не прошло и недели после ее вселения в новый дом, как произошло крупное событие: нежданно-негаданно приехала ее мать Бадрия. Лицо распухло от слез. Телега полна всякого скарба. Увидев дочку, Бадрия горько заплакала.

— Отец при смерти лежит, сама от старости в три погибели согнулась. Обидели мы тебя в ту пору. Прости! Больше терпеть нет мочи. Прослышали — избу ты выстроила, ну, я и приехала, привезла тебе вещей для хозяйства.

Глянула Айша на воз — и ахнула.

Чего, чего тут не было! И самовар, и ведра, и решета, и сковороды, и скалки… Самым дорогим подарком для Айши был большой полог, который она сама когда-то выткала. Она разделила им избу на две половины.

После долгой разлуки мать и дочь не могли наговориться. Вместе поплакали, вместе посмеялись. Под конец Бадрия крепко обняла Айшу.

— Слава богу, наговорилась, облегчила сердце! Напои меня чаем, да я и поеду. Отец больной лежит, остаться ночевать никак не смогу.

А уезжая мать наказала дочери навестить их тотчас по возвращении Фахри с фронта.

По дороге на северный фронт Фахри заехал к жене. Увидев новый дом, он поразился, не поверил глазам. Всегда занятый мыслью об артели, коммуне, колхозе, он не удосужился завести свое хозяйство и не видел в этом большой необходимости. Фахри погостил недолго. На следующее же утро, чуть свет, он ушел догонять свой полк. Окончательно вернулся он домой только после ликвидации всех фронтов…

Следуя за Айшой, Паларосов вошел в чисто прибранную избу.

— Ишь ты, хорошо жил, — подумал он, кладя на неокрашенный деревянный стол свой туго набитый портфель.

На столе неумелой детской рукой были вырезаны две надписи: «Пионер Самад» и «Октябренок Азад». Но Паларосов не умел читать по-татарски и потому не понял их. Он окинул взглядом всю избу, заметил полку с книгами, брошюрами, журналами.

Вынув из портфеля бланки, бумагу, Паларосов приступил к допросу Айши:

— Ну, джинги[81], скажите откровенно: кого вы подозреваете?

— Не знаю.

— А все же?

— Определенно ни на кого указать не могу.

— Чего вы скупитесь на слова? Ведь они не купленные. Были ли у него друзья, враги?

— Конечно, были.

— Кто?

— Много было таких, которые с радостью перегрызли бы ему горло. Не мало было и таких, которые пошли бы за ним в огонь и в воду.

— А отчего у него были враги?

— Говорили, что он отнимает землю, уговаривает записаться в артели, коммуны, тормозит их работу…

— Чью работу? Как тормозит?

— Разве кулаки бездействуют? — вопросом же ответила Айша. — То, глядишь, они в кооператив нос свой просунули, то в Совет. Фахри и нажимал на них.

Отвечая на умелые вопросы Паларосова, Айша начертила жизненный путь Фахри. Это была обычная биография татарского активиста-крестьянина.