Дочь степи. Глубокие корни - [36]

XLI

Сон или явь? Непонятно.

Кого-то ожесточенно бьют. Избиваемый кричит благим матом. Его бьют, он снова кричит.

Девушка испуганно раскрыла глаза.

Ясный, светлый день. Кошма юрты откинута. Тютюнлык открыт. Лучи солнца играют на бархатном ковре. Но вопли не прекращаются.

Карлыгач-Слу поспешно встала, торопливо расчесала волосы, чуть-чуть насурьмила ресницы, надела новое алое платье, обулась в узкие сапожки и вышла из юрты.

Позади большой юрты, около стальных плугов, косилок, жнеек, толпилось множество ребят, женщин в белых покрывалах и мужчин в малахаях.

В центре Сарсембай, рядом Керим, «отец конских пастухов», байбича и еще кто-то. Муж Айбалы и длинноволосый джигит хлещут кого-то плеткой, приговаривая:

— Что рассказал? Зачем ездил к Янгырбаю? Сознавайся, да будет проклят твой отец!

Девушка бросилась туда и увидела:

Со скрученными назад руками, в разорванном бешмете, с окровавленным, измазанным в глине лицом лежит Джолконбай. Длинноволосый джигит не переставая наносит удары, батрак силится высвободить руки, прикрыть измученное тело, но это ему не удается, и он продолжает вопить.

— Отец, что случилось? — Девушка схватила отца за руку.

Избитый посмотрел на девушку залитыми кровью глазами, словно умолял о помощи.

Изловчившись, он выгнулся, спиной оттолкнул джигита и вскочил на ноги.

— Убить хотите? — И кинулся бежать.

Но не успел. Сарсембай пинком свалил его:

— Проклятый! Ешь мою пищу, пьешь мой кумыс, а им доносишь! Да будет проклят твой отец! — крикнул он и стал топтать его ногами, стегать плетью по лицу и голове. Обычно сдержанный, Сарсембай в минуту гнева не помнил себя.

Батрака избили жестоко, но он так ни в чем и не сознался, а только продолжал вопить.

В конце джайляу, у озера, показался человек. Избиваемый, как будто нашел избавителя, крикнул:

— Приведите этого знахаря, он меня видел! Расспросите его!

Карлыгач подбежала к знахарю и привела его.

Это был юродивый, в рваной одежде, босой, с домброй в одной руке и со свертком с принадлежностями знахарства в другой.

Бай повернулся к нему:

— Откуда идешь?

— Из джайляу Якты-Куль.

— В какое время видел ты там этого человека?

Юродивый жалобно посмотрел на Джолконбая.

— Получив от бая садака, погадав старухам, вышел я из джайляу Якуп-Мирзы и направился в вашу сторону. Тут встретил я вашего батрака. «Куда едешь?» — спросил я. «Ехал я в джайляу Байтюры, но испугалось сердце мое. Правилен ли путь мой — не знаю. Погадай мне», — ответил он.

На лицах слушателей отразилось изумление. Бай отбросил плеть. Джолконбай сел.

Юродивый продолжал:

— Могу ли я отказать человеку в просьбе? Разложил я доску, обратился мысленно к святым угодникам и открыл книгу. Но бог наказал меня — книга ничего ясного не сказала. Джигит обозлился и поскакал в Якты-Куль. Я пошел к вам… Вскоре послышался сзади конский топот. Гляжу — Джолконбай, не доезжая джайляу Байтюры, повернул обратно. Он сильно гнал коня. Поравнявшись, он с руганью больно стегнул меня по спине. Если не верите, взгляните.

Молодежи это показалось забавным. Со смехом задрали юродивому рубаху. И правда, на спине чернел двойной след от плети.

— Скажи, когда Джолконбай повернул обратно: достигнув Якты-Куль или раньше? — спросил молчавший до того Юнес.

— Что ты лопочешь? До джайляу было далеко. Он повернул не доезжая, — не задумываясь ответил знахарь.

«Отец конских пастухов» подошел к Сарсембаю.

— Ошибка моя. Следует отпустить.

Он развязал батраку руки.

— Ай, милый Джолконбай! Ты один из несчастных, не находящих себе места в широких степях Сары-Арка. Но не отчаивайся, за эту ошибку бай вознаградит тебя. Извести приглянувшуюся тебе вдовушку: Серсеке дарит тебе четыре головы скота, которых она потребовала от тебя.

Старик быстро переглянулся с байбичей. Сметливая женщина, довольная ловкостью старика, весело улыбнулась.

Батрак поднялся на ноги, обтер лицо и, глядя в землю, отозвался:

— Бай сумеет завтра отнять то, что подарит сегодня. Нет больше в сердце моем веры… Я уйду из этих краев. Если суждено, найду и женщину.

Айбала принесла кумыс, но джигит не стал пить. С трудом дотащил он свое большое избитое тело до черной юрты и стал собирать свои пожитки.

Сарсембай, чтобы избежать возможных недоразумений, послал к батраку «отца конских пастухов».

XLII

Батрак встретил Юнеса неистовой руганью, хотел избить его, но, чувствуя слабость свою, сдержался. У Юнеса вид был виноватый.

— Вина моя, — начал он. — Передавали, что на дженазе Байтюры пес Азым-эке кружился вокруг тебя. Бай приказал мне: «Последи за ним. Похоже, враги наши спелись с моим батраком». Вскипело сердце мое. А когда прискакал ты из джайляу Якты-Куль к нам в табун на потном, усталом коне, закралось мне в душу сомнение и подумал я: «Прав бай, он передает Найманам тайны Сарманов». Вернувшись, сказал об этом баю. Сам знаешь, стоит Сарсембаю услыхать имена Якупа или Байтюры, как лишается он разума, глаза ему застилает кровь. Он сгоряча приказал связать тебя… Но главная вина на мне.

Джигит некоторое время стоял молча, потом вдруг поднял голову и сказал:

— Да будет проклят твой отец! Что вы хлопочете? Разве вчера целый день не совещались здесь старейшины Кзыл-Корта, Танабуга, Кара-Айгыра? Я слышал большинство их речей и хотел все это пересказать мирзе Якупу!