Дочь степи. Глубокие корни - [100]

Слова об отце жгли Мустафу, как раскаленное железо. Он чувствовал себя в тисках. Становилось трудно дышать.

Тем временем прокурор перешел к предложению мер социальной защиты в отношении каждого обвиняемого.

В зале царила полная тишина. Обвиняемые не сводили с прокурора возбужденных, полных ожидания взглядов. А он, ни на кого не глядя, продолжал говорить звучным голосом.

По характеру преступления он разделил обвиняемых на три группы. К первой группе он отнес Ахмеда Уразова и Гималетдина Бикмурзина и, квалифицировав их преступление по 136-й статье уголовного кодекса, просил приговорить каждого из них к трем годам тюремного заключения.

Салахеева Ахметдина и Федора Кузьмича Иванова он признал виновными по 109, 113, 118 и 117-й статьям и считал необходимым дать им по пять лет лишения свободы, с поражением в правах на четыре года.

Под конец прокурор сказал:

— Что касается Валия Хасанова, то он, виновный в преступлении, предусмотренном пятьдесят восьмой статьей, подлежит высшей мере социальной защиты — расстрелу.

Не успел прокурор сказать последних слов, как по залу пронесся вопль:

— А-а-а!.. Сердце!.. Умираю!

Зал вздрогнул. Все повернулись в ту сторону, где раздался крик. Там, между рядами стульев, лежала в глубоком обмороке жена Валий-бая Мариам-бикя.

Мустафа и Сираджий хлопотали около нее. Подошел комендант. Старуху вынесли.

В конце зала послышался приглушенный спор. Какой-то красноармеец убеждал бедно одетого крестьянина:

— Постой! Нельзя! Сиди смирно!

Но крестьянин, не обращая внимания на шепот красноармейца, порывался пройти к судейскому столу.

Спор с каждой минутой становился все явственнее. Зал зашумел.

Председатель зазвонил в колокольчик. Комендант подбежал к крестьянину:

— Сиди спокойно! Ведь это не сходка!

— В чем дело? Кто это? Или пьяный? Выведите немедленно! — раздался голос председателя.

Зал умолк. В наступившей тишине ясно прозвучал просящий голос крестьянина:

— Одно слово!.. Только одно слово!.. Меня прислали делегатом от двух деревень. Мы знаем Валий-бая… Мне велели передать вам, что мы считаем, что таким людям нет места под солнцем. Я пешком прошел семьдесят верст… Одно слово!

Председатель снова позвонил.

— Выведите его из зала. Здесь не сходка и не митинг. Объясните ему, — распорядился он.

Шарафий тихонько поднялся с места, подошел к сконфуженному крестьянину и вышел с ним в коридор. Комендант последовал за ними.

Крестьянин действительно оказался делегатом от двух деревень и был совершенно трезв.

— Я испугался, что не смогу передать поручение деревни, — оправдывался он. — Мне крестьяне сказали: «Пойди в город и на суде заяви, что мы знаем собаку Валий-бая и требуем, чтобы он был стерт с лица земли. Таким нет места под солнцем».

Шарафий позвонил в редакцию, вызвал Гарифа.

— Побеседуй с этим товарищем, сфотографируй его. В завтрашнем номере поместим его портрет.

Крестьянин понял, что не напрасно прошел семьдесят верст.

— Мы люди темные. Зря я шумел в зале-то. Не заругают ли? — сказал он.

Он начал беседовать с Гарифом, а Шарафий вернулся в зал.

XLVIII

Когда Шарафий уселся на свое место, начались речи защиты. Защитник Ахми и Гимадия, молодой юрист, в своем коротеньком выступлении подчеркнул, что его подзащитные не преступники, а заблудившиеся в сером тумане, напущенном классовым врагом. Он выразил надежду в том, что судьи отнесутся к ним снисходительно и дадут возможность дальнейшей честной работой искупить свою вину.

Речь защитника Иванова вызвала немало смеха. Он, признав вначале всю вину своего подзащитного, заявил, что Иванов по ошибке сидит на скамье подсудимых, что эта ошибка будет судом исправлена.

Публика, слушая трескотню неудачного защитника, улыбалась, перешептывалась. Многие решили, что он «утопил» Иванова.

Значительно лучше оказалась речь старика Арджанова. Придравшись к словам свидетелей «клок шерсти», он сказал:

— Нет, это не было «клоком шерсти». В свое время Валий Хасанов много сделал для общественного блага, щедро раздавал золото. Я не говорю, что у него не было ошибок, ошибки были, но его работа в совхозе «Хзмет», выдвинувшая последний в число образцовых совхозов всего Поволжья, ясно говорит о чистосердечной, старательной деятельности Хасанова. Он не жалел себя. Ради блага Советов он работал без устали дни и ночи и создал образцовое хозяйство.

Далее Арджанов стал возражать против предложения прокурора.

Преступления он не отрицал. Кровь пролита. Часть ответственности за это ложится на плечи Хасанова. Но ошибочно применять к нему 58-ю статью. Убийство совершено. Это большое преступление. Но в нем нет политического момента. Это лишь несчастный конец взаимных недоразумений. Было бы нелепо доискиваться здесь политических моментов. Поэтому в данном случае нужно применить не 58-ю, а 136-ю статью.

Два часа потратил Арджанов на то, чтобы затушевать политический момент.

Салахеев в начале суда отказался от защиты. Сейчас он заявил, что будет говорить, когда ему предоставят последнее слово.

Прения сторон закончились. Утреннее заседание закрылось.

Вечером начались последние слова обвиняемых.

XLIX

— Мы с Фахри не ладили, всегда спорили, но все же у меня даже случайно не зарождалась мысль об его убийстве. Его кровь пролилась по ошибке. Скрывать не могу, у меня были ошибки, но с момента назначения в «Хзмет» я работал честно, старательно… От судьбы не уйдешь… Но, пока жив, хотелось мне сказать несколько слов…