Дочь предателя - [79]
— Если ночью чо понадобится, так вот ведро, — хозяйка грохнула им, ставя на пол в летней веранде, куда из горенки вел второй выход. — Вот свечка… Спички… Электричество не включайте: еще замкнет не дай бог.
Она положила коробок на комод, поставила там подсвечник.
— А ты, смотри, спички не трогай, — сказала она мне. — Свет понадобится, так его толкни… Хотя с чего тут понадобится? Дверь — вон она, на верандке — светло.
Смеркалось. Стеклянный полустенок на веранде затянуло узорами. В ромбах по углам поблескивал иней, во дворе белел снег.
Ужинали в кухне вместе со всеми. Ели молча. Чай пахнул, как у тети Кати, зверобоем и липовым цветом.
— Так откуда ты? — все-таки спросил хозяин, откидываясь на скамье к стене, когда после еды все под чай макали в мед куски домашнего хлеба.
Леня принес из горенки документы. Дети (мальчишка постарше меня и мальчишка с девчонкой помладше) во все глаза пялились на телевизионное удостоверение и командировочный бланк. Как и я пялилась бы, если бы Леня приехал в Марьинку.
— Чо к нам принесло-то?
— Проверяем материал. Дальше видно будет, — ответил Леня.
— Она тоже проверяет? — хозяин кивнул в мою сторону.
— Она со мной, — жестко сказал Леня, давая понять, что не намерен тут обсуждать свои действия.
— Ну, это оно конечно, — сказал хозяин.
Снаружи залаяла собака. Хозяйка выглянула в окно.
— Вернулись, — сказала она и, накинув на голову шаль, вышла в сени.
— Верка к ним бегала. Предупредила, — сказал хозяин.
В сенях затопали. Я еле усидела на месте от нетерпения. Леня удержал: «Сиди». Дверь открылась, потянуло холодом.
— Фу-у, морозу напустили, — сказал хозяин.
Вошедшие раздевались к столу спиной. Сняли валенки, остались в толстых серых носках домашней вязки. Хозяйка приняла у них дубленый милицейский полушубок, цигейковую шубейку, положила на сундук у входа. Милиционер пристроил там же ушанку. При свете керосиновой лампы его лицо, с неподвижными от мороза губами, казалось вырезанным из дерева. Тонкие волосы после шапки взлохматились. Он их пригладил обеими ладонями, прислонился к печке.
— Ох намерзлись, — сказал он.
Он был еще молодой — лет двадцати пяти.
Женщина скинула шаль, тоже пригладила волосы, но подошла не к печке, а к столу. Я сразу ее узнала, хотя видела мельком в Калинине, когда наша сопровождающая передала ей документы.
— Так кто это к нам пожаловал? С какого такого телевидения. Показывайте! — сказала она.
Ее немного трясло — то ли от холода, то ли от злости, то ли от того и другого.
— Поешьте, — сказала ей хозяйка. — Пока горячее.
Поставила перед гостями две миски, хлеб и сметану.
Леня подал ей документы. Директорша отвлеклась от еды, взяла бумаги, протянула руку поближе к керосиновой лампе на столе, которая стояла как раз под электрической, свешивавшейся с потолка. Передала милиционеру.
— Вроде все как положено, — сказал он.
Леня сухо сказал, что он здесь не сам по себе, а в командировке.
— Девчонка тоже в командировке?
— Вам я объяснять не обязан, — так же резко ответил Леня.
— Письмо, говорите, пришло? Откуда?
Голос у нее был как хлопок винтовки.
— Из Харькова, — сказал Леня.
В лице у директорши первый раз что-то изменилось. Она бросила ложку на стол. Все молчали, и только милиционер выскребал из своей миски последнее.
— Эти могут, — устало сказала директорша, как раньше Андревна.
— Да ты ешь, — сказала ей хозяйка.
Директорша не обратила внимания.
— Я сама! — сказала она неизвестно кому. — Са-ма писала обращения. Как напечатали в газетах, что реабилитирован, с тех пор четыре раза писала. Каждый год. Каждый раз — попусту. Рассматривают они... Дорассматривались. А теперь что? Теперь я виновата, да? Эти-то докопаются. Все — упрямые. Весь в отца паршивец!..
Она схватилась за голову обеими руками.
Хозяйка всем подлила чаю.
— Не нашли, значит? — сказал Леня милиционеру.
— Нашли! — заорала директорша. — Нашли!
— Ты… это… Детей не пугай, — сказал хозяин.
Милиционер молча грел о стакан пальцы.
— Не знаю, куда шел, — сказал он, наконец. — Теперь не спросишь.
Все молчали. Я почему-то не заплакала, когда поняла.
— Дай-ка, — сказал хозяин жене.
Та достала из шкафа бутылку прозрачной самогонки.
— Чаем разве отогреешься, — сказал хозяин.
Мы с Леней сидели, свесив ноги, на постелях, при закрытых ставнях и при зажженной свечке.
Леня сказал.
— Давай спать.
Кроватная сетка под Леней слегка пружинила, и он, в темной горенке с закрытыми ставнями, при тусклом, неровном свете жирной стеариновой свечки казался похожим на Тень из интернатских страшилок, которая выползает из-под кровати, протягивает бесплотную руку и душит, и душит.
Было жарко, душно. Хозяйка хорошо натопила печь.
Она постучалась. Поворошила угли, сказала, что все прогорело, пора закрывать вьюшку. Закрыла и ушла.
— Давай спать, — сказал Леня. — Утро вечера мудренее.
Я ничего не ответила. Я была рада, что он не стал разводить разговоры.
Утром за нами, по пути в интернат, завернула директорша.
— На опознание поедете? — спросила у меня.
— Нет, — сказал Леня. — Ни к чему... А вот в документы заглянули бы для верности. Если не возражаете.
Директорша покивала размеренно.
— Что в ответе будете писать? — спросила она.
Село Белогорье. Храм в честь иконы Божьей Матери «Живоносный источник». Воскресная литургия. Молитвенный дух объединяет всех людей. Среди молящихся есть молодой парень в инвалидной коляске, это Максим. Максим большой молодец, ему все дается с трудом: преодолевать дорогу, писать письма, разговаривать, что-то держать руками, даже принимать пищу. Но он не унывает, старается справляться со всеми трудностями. У Максима нет памяти, поэтому он часто пользуется словами других людей, но это не беда. Самое главное – он хочет стать нужным другим, поделиться своими мыслями, мечтами и фантазиями.
Скорее рассказ, чем книга. Разрушенные представления, юношеский максимализм и размышления, размышления, размышления… Нет, здесь нет большой трагедии, здесь просто мир, с виду спокойный, но так бурно переживаемый.
Валенсия мечтала о яркой, неповторимой жизни, но как-то так вышло, что она уже который год работает коллектором на телефоне. А еще ее будни сопровождает целая плеяда страхов. Она боится летать на самолете и в любой нестандартной ситуации воображает самое страшное. Перемены начинаются, когда у Валенсии появляется новый коллега, а загадочный клиент из Нью-Йорка затевает с ней странный разговор. Чем история Валенсии связана с судьбой миссис Валентайн, эксцентричной пожилой дамы, чей муж таинственным образом исчез много лет назад в Боливии и которая готова рассказать о себе каждому, готовому ее выслушать, даже если это пустой стул? Ох, жизнь полна неожиданностей! Возможно, их объединил Нью-Йорк, куда миссис Валентайн однажды полетела на свой день рождения?«Несмотря на доминирующие в романе темы одиночества и пограничного синдрома, Сьюзи Кроуз удается наполнить его очарованием, теплом и мягким юмором». – Booklist «Уютный и приятный роман, настоящее удовольствие». – Popsugar.
Маша живёт в необычном месте: внутри старой водонапорной башни возле железнодорожной станции Хотьково (Московская область). А еще она пишет истории, которые собраны здесь. Эта книга – взгляд на Россию из окошка водонапорной башни, откуда видны персонажи, знакомые разве что опытным экзорцистам. Жизнь в этой башне – не сказка, а ежедневный подвиг, потому что там нет электричества и работать приходится при свете керосиновой лампы, винтовая лестница проржавела, повсюду сквозняки… И вместе с Машей в этой башне живет мужчина по имени Магаюр.
Эта странная, на грани безумия, история, рассказанная современной нидерландской писательницей Мариет Мейстер (р. 1958), есть, в сущности, не что иное, как трогательная и щемящая повесть о первой любви.
Роман, написанный поэтом. Это многоплановое повествование, сочетающее фантастический сюжет, философский поиск, лирическую стихию и языковую игру. Для всех, кто любит слово, стиль, мысль. Содержит нецензурную брань.