Дочь предателя - [74]

стихи Пастернака, кружилась, изображая снежинку, пыталась встать на пальчики, увидев в первый раз балерин, порхающих и воздушных. «Ну, на пуантах, наверное, и я так смогла бы», — сказала я, когда мне объяснили, что такое пуанты и чем балетный танец отличается от обычного. «Погоди, скоро сама поймешь, когда увидишь на сцене», — сказала Клавдия Васильевна. Я кивнула в ответ. Не потому, что пыталась обмануть, а просто чтобы не спорить. Оркестр на экране заиграл танцевальную музыку, часть гостей в студии пошла танцевать. Среди них мы увидели Леню и Лену, и это было удивительно почти так же, как живой Гагарин. Мы любовались на них, сердились, когда камера уходила в сторону. Потом танец кончился. Начался кукольный номер. Мы стали хохотать — все, кроме Юрки. Мы повернулись к нему посмотреть, почему он не смеется, и тут заметили, что он чуть ли не спит. Тетя Лиза отвела его в комнату Славика, а потом сказала, не уменьшить ли звук. Дядя Петя сказал, что звук Юрке и тут-то не мешал, а уж за стенкой тем более. Но все же немножко привернул ручку. Мы и сами притихли. Все, наверное, устали, но продолжали смотреть «Огонек». И вдруг посреди этого праздника стукнула входная дверь. Явились Ведерниковы, прямиком с поезда. Он заметно шатался. Тетя Аня с ним, похоже, намучилась — такое у нее было осунувшееся лицо.

Все задвигались:

— Проходите, проходите!

Тетя Аня молча поставила вещи у двери. Они вошли в комнату. «Счастливого нового года!» — сказала в тот самый момент Людмила Зыкина.

— М-м, — промычал Ведерников, тупо посмотрев на экран, сел и залпом выпил полную рюмку водки, которую уже налил ему дядя Петя. Мог бы и не залпом, подумала я сердито, он-то был не алкоголик, а даже дядя Петя в тот раз пил не спеша, чтобы не напиться и не портить никому настроения. Но народ за столом собрался хороший, и никто не сделал ему замечания.

— Быстро вы, — сказал через некоторое время дядя Петя.

— Без нас обошлись, — ответил Ведерников, еле ворочая языком.

— Ясно, — сказал дядя Петя и повернулся к телевизору.

Все молчали и смотрели на экран.

— О! Космонавт, — вдруг удивился Ведерников.

Он узнал Павла Поповича, только спьяну не смог выговорить имени. Попович поднялся, чтобы произнести тост. Ведерников — тоже.

— Коленька, пойдем домой.

Тетя Аня взяла его за руку. Мы испугались, что сейчас он ее ударит или толк­нет. Но он только мычал и качался, не понимая, как развернуться, и этому удивляясь. Вдвоем с тетей Верой они его увели. Дядя Петя снова уткнулся в телевизор, а мы пошли за сладким пирогом, который пора было подавать.

Клавдия Васильевна молчала и в кухне, потому я сказала сама:

— Хорошо, что Юрка уснул.

Клавдия Васильевна кивнула.

— Неси, — сказала она и выдала мне стопку новых тарелок.

В комнате за столом оставались только тетя Лиза с дядей Петей.

— Петя, закусывай, — сказала ему Клавдия Васильевна, когда дядя Петя налил всем вина.

— Закусываю, — ответил он ей. — Не напьюсь.

— Вот и хорошо, — кивнула тетя Лиза.

В студии на экране появился веселый гармонист и две девушки в русских костюмах. Девушки запели шуточные частушки.

— За Юрку, — поднял фужер дядя Петя. — И вот за нее, — он махнул в мою сторону.

Тетя Вера поджала губы, будто хотела заплакать, и у меня почему-то вдруг в носу защипало. Я подумала, что — ничего, уеду от них и снова стану нормальная, перестану слезу пускать. Они взяли в руки рюмки и фужеры, я — свой стакан с лимонадом.

— Пусть эта война будет последней, — сказала тетя Лиза.

— За то и воевали, — сказал дядя Петя.

Они все знали, за что, но он — лучше всех, потому что сам воевал.

Мы сидели впятером в тесной пятнадцатиметровой комнате, которая в ту ночь казалась просторной. Может быть, из-за телевизора — Гагарина, Лени и Лены в студии — или снежных туч за окном, с геранью на подоконнике и кружевной занавеской. Или, может быть, из-за них… Может быть, это они были больше комнаты, со своим прошлым, своей войной, своей памятью. Больше дома. Больше пустыни Хеопса.

О приезде своих родителей Юрка, отлично выспавшийся, узнал в десятом часу утра за завтраком от Клавдии Васильевны. Она налила стакан молока и сказала:

— Вернулись твои ночью. Не спеши, пусть поспят подольше, отоспятся с дороги.

Юрка поднял на нее глаза.

— Не успели. Похоронили без них.

Похоронить, и то не смог, сказал тете Ане Ведерников. Но ведь и в доме инвалидов у людей был на носу праздник, и они тоже спешили домой встречать Новый год. А земля в тех краях мерзлая, мужики бились с ней чуть не полдня. Холмик вышел еле заметный, табличка — фанерка на палке, с чернильными буквами (чернильным карандашом). Кругом бело — ни памятника, ни звезды. «На кой им звезды-то, мертвякам». — «Герои они», — сказал Ведерников. — «Герои не герои — одно зароем, ха-ха. Памятников не напасесси». Ведерников хорошо дал на водку, мужики пообещали, когда оттает, перезарыть. Впрочем, весны дядя Коля ждать не стал, пошел обивать пороги сразу, как только закончились выходные. Снова всех подняли, Леня звонил кому нужно… Худо ли бедно, выправили необходимые бумаги, начальство Дома инвалидов распорядилось плохо зарытый гроб выкопать (