Дочь предателя - [71]

— О! Соизволил! — сгримасничал Витька. — Да о том. На доверие таких и посылают. Чтоб давить на жалость…

Вот уж кто меня не жалел, так это Юрка. Он на меня орал: когда я не понимала задачку; когда невнимательно слушала; когда выяснялось, что мечты у меня так до сих пор и нет, и он, значит, зря распинается передо мной о прогрессе. О прогрессе — о нем как о гигантском усилии человечества — Юрка талдычил при каждом удобном случае. Об открытиях и достижениях, о физике и египтологии, о морских путешествиях, об океанологах... Те выяснили, что рыбы, оказывается, не молчат; поговорка «молчит как рыба» — прошлый век, она от незнания; люди скоро научатся их понимать, а пока что нашли общий язык только с дельфинами, а те и сами спасают людей, даже отбивают, рискуя собой, у акул; дельфины впишутся в нашу цивилизацию… И все новые знания, и все научные подвиги — существуют, делаются ради того же самого, ради чего сражались на фронте или в тылу наши родители… Да, они и в тылу сражались, потому что работали на победу, не щадя сил… Так вот все это делалось и продолжает делаться ради одного: чтобы у нас с ним была мечта, чтобы мы росли счастливо и построили новый мир без войн. Потому я должна учиться мечтать, как учатся математике: побольше читать и думать, развивать воображение… Если бы Юрку не останавливала какая-нибудь необходимость — например, подходило время ужина, — он, наверное, так и не закрывал бы рта с утра до вечера. Его самого впору было пожалеть, ненормального…

— О каком событии речь?

Витька будто бы удивился.

— Дак… Ну, не напился… Дак… Телеграмма пришла. Почтальонша принесла. Орала на весь дом: «Телеграмма-молния»... Он же у тебя…

— Не твое дело, — ответил Юрка.

— Как скажешь, — послышалось снизу.

Дома меня сразу приставили помогать в кухне, Юрка ушел к дяде Пете. Он часто туда ходил. Они играли в шахматы и обсуждали ракеты. Пусть двадцать лет назад, но дядя Петя был все же авиаконструктором и потому понимал в ракетах больше, чем остальные. С кем еще было поговорить Юрке, как не с ним.

Вскоре Клавдия Васильевна сказала:

— Достаточно на сегодня. Пора ужинать. Зови Юру.

Я побежала звать.

Входные двери в том доме были тонкие, ткни — откроется. Тетя Лиза говорила: счастье это для воров, а не двери, хорошо, что она у нас за сторожа, на работу не ходит, сидит дома.

Юрка, выходя, поставил замок на защелку, чтобы потом не звонить, когда вернется. Незамкнутая дверь закрылась неплотно, и голос дяди Петин я услышала еще из глубины коридора, хотя слов не разобрала. Сквозь щель, конечно, тянуло табачным дымом. Я подошла, собралась толкнуть дверь, но так и замерла с протянутой рукой, потому что услышала, как Юрка говорит негромко:

— Не пойму, дядь Петь, выходит, отец предатель?

— Что ты городишь...

На секунду мне показалось, что речь о моем отце, хотя тут же сообразила: нет, откуда им знать, кто он. Тогда о ком? Юркин-то с войны вернулся с наградами, не только дядь Петя…

Из кухни выглянула Клавдия Васильевна.

— Юра! Ужинать! — крикнула я и толкнула дверь.

Мы пошли вчетвером ужинать. Будто ничего не случилось.

Глава 8

Вероятно, со стороны может показаться, будто я там только тем и занималась, что подслушивала чужие разговоры, но я не подслушивала. Это был старый дом, с коммуналками, с темными, плохо освещенными коридорами, с хлипкими, неплотно закрывавшимися дверями, а я не сидела на месте, бегала то и дело туда-сюда, и слух у меня был острый. Потому в том, что иногда я слышала лишнее, не предназначавшееся для чужих ушей, не было ничего злонамеренного. Все там нет-нет, да слышали лишнее. Может быть, потому они молчали о самом важном. Или не потому? Или считали, как тетя Лиза, что истории их, стоявшие за молчанием, обсуждать незачем? Чего зря душу-то травить, если помочь не можешь, говаривала она и добавляла: А ты смотри у меня, чтобы ни-ни, знай да помалкивай. Потому я не стала спрашивать у Юрки, кого он назвал предателем. Но сама и в тот день, и на следующий, тридцатого, поджидая его возле школы, ломала голову над тем же. Снова было солнечно, весело звенел трамвай, весело сбегали со ступенек и расходились по домам ученики младших классов. Глядя на них, я думала, что со стороны посмотреть — так тут все кажутся беспечными, а на самом-то деле, оказывается, и не поймешь. Никогда бы ведь не подумала, что в семье у Юрки не все гладко, если не сказать хуже, но они, в отличие от меня, не носятся со своими переживаниями, а Юрка учится изо всех сил, чтобы в будущем сделать жизнь для всех лучше. Я решила, что, когда мы с Вениамином доберемся до Харькова, тоже буду учиться с утра до ночи и ему велю.

* * *

Купить духи «Быть может» нам не удалось. В «Ванде» бурлила толпа и кипели нешуточные страсти. Мы перед ними отступили и поехали в ЦУМ. Предполагалось, что огромный магазин на углу Петровки поразит меня своими масштабами, но я успела там поразиться лишь масштабам толчеи, в которой едва не потерялась. В итоге мы отступили и в ЦУМе.

Начинало смеркаться, когда мы снова вышли на улицу и, с пустыми руками, пошагали в сторону метро. По Кузнецкому Мосту, в темной, густой толпе, по тесным тротуарам, по черно-белому, под ногами раскисшему снегу, черно-желтому — под фонарями. Я проталкивалась между прохожими, протискивалась сквозь тянувшуюся от гастронома в три ряда очередь и все время, чтобы не отстать, держалась за Юркин рукав. Настроение у нас было так себе. Мы устали, проголодались, шее под шарфом было жарко, шапка сползла на лоб, до Нового года оставался один день, а подарков, несмотря на все наши усилия, до сих пор не хватало.