Дочь предателя - [33]

— Бежать надо, — повторил Витька. — Спасать ее надо.

Он говорил серьезно, убедительно, как настоящий подпольщик. Я снова кивнула.

— Глупости, — сказал Владик. — К тому же куда ей бежать?

— В Марьинку, — сказала я твердо. — Запросто могу вернуться.

— Нельзя, — уверенно сказал Витька. — Тебя там уже из всех списков вычеркнули. С тобой им теперь только одна морока, а главное, все равно у себя не оставят.

— Вот пусть у нас и остается.

— Ага. Оставит ее твой отец, как же.

— Еще как оставит…

— Ты за него не решай. Что, если не оставит? Тогда что?

— Что?

— Вернут в распределитель, откуда сбежала, и все тут. Хочешь туда? — повернулся он ко мне.

Я замотала головой. Только не это.

— Вот именно, — веско сказал он. — Остается одно.

— Что? — выдохнула я.

— Бежать в Ленинград.

— Глупости, — начал сердиться Владик. — Ленинград здоровущий город. Мы туда ездили с классом на экскурсию, — сказал он мне. — Ну приедет она, — сказал он Витьке, — выйдет из вагона, а дальше что? Как найдет свой интернат?

— Никак не найдет. Пойдет в детскую комнату милиции на вокзале, скажет, что ее привезли, а она потерялась и не знает, где сопровождающая. Они сами ее в интернат и отправят.

Схема была в самом деле на удивление простая. Даже врать почти ничего не нужно.

— Чепуха! — не согласился Владик.

— Ладно, — вдруг перестал спорить Витька, и глаза у него загорелись. — Только к Лариске давай все-таки сгоняем. Ну ведь правда, такой случай — раз в жизни! Зовут ее, как тебя, — он повернулся ко мне. — Фамилия, правда, Рыбакова. Зато лет почти столько же: весной стукнуло двенадцать, — торжествующе прошипел он.

— Ну и что? — сказала я.

— А то, — ответил Витька. — У нее родители оба пьяницы.

— Подсунем меня вместо нее? А ее в Ленинград? — пошутила я.

— Бестолочь! Раз пьют, то Ларискиных документов сто лет не хватятся.

Владик, похоже, был в курсе.

— Ладно. Свидетельство мы купим, — сказал он как о чем-то уже решенном. — Пригодится. Но бежать… Я — против. Рано.

— Как бы не стало поздно, — гнул свое Витька.

— О чем вы тут шепчетесь? — сказала бабушка Тоня, заглядывая в комнату. — Идемте чай пить.

Мы все пошли пить чай.

Она испекла пирог из ржаной муки с вишневым вареньем. Мы сняли пробу. Вкус был незнакомый, но мне понравился.

— Ты не заболела? — спросила бабушка Тоня, потому что я старалась на нее не смотреть.

— Нет, — ответила я.

— Вот и хорошо, — сказала она. — В таком случае, вот тебе добавка.

После чая бабушка Тоня шуганула Витьку домой, а мы снова перебрались в ту же комнату, где сели делать уроки за большущий письменный стол Владикова отца. Пока Владик раскладывал тетради, я еще разок поглазела на книги. Узнала за стеклом обложку «Оливера Твиста», темно-синюю, как наша в библиотеке. Я тогда его даже не дочитала, совсем не понравился. Мне вообще из книг «про сироток» нравилась только «Судьба человека». Вот ее я прочла четыре раза. Однажды в сарае, зачитавшись, нечаянно в одном месте шмыгнула, а Тимка, который, как оказалось, пришел, то есть приполз туда именно в тот самый момент, потом полгода тыкал в меня пальцем и обзывался, хотя шмыгнула я носом не из жалости. Ну и кого там было жалеть? Закончилось-то все хорошо.

— Хватит глазеть, — сказал Владик. — Дел полно.

Все два месяца в распределителе я готовила уроки как попало и где придется, потому что в учебной комнате некоторые мешали другим нарочно. Так что села я по-человечески за стол первый раз, считая с прошлого учебного года. Мы решили начать с самого сложного, то есть с математики, Владик объяснил мне пропущенную тему. После я открыла ботанику, выучила параграф и взяла новую тетрадь, чтобы отметить погоду. Надписала красиво: «Календарь погоды» и проставила числа. В графе «Осадки» синим карандашом нарисовала дождь. Осталось лишь записать температуру воздуха. Я спросила у Владика, где у них термометр, а он сказал, что термометр старый, шкала давно сбилась, и сам он всегда узнает это по радио. Мы включили репродуктор, висевший у двери (новее, чем в кухне, со светлой пластмассовой решеткой), и как раз вовремя. Начались городские известия. Мы ждали прогноза погоды, заодно потихоньку обсуждая свои дела. Владик по-прежнему был против побега, а мне, хотя он и уверял, что отец меня никуда не сдаст, все равно казалось, что оставаться опасно. Но и бежать я боялась, с трудом себе представляя, как являюсь в Ленинграде в милицию. Владик тоже считал это делом рискованным: что если не удастся их обдурить, взрослых людей, к тому же милиционеров? Дурить-то ведь почти не придется, отвечала я, ведь почти все правда, зато если меня куда-то и вернут из Ленинграда, то не в распределитель, потому что там я расскажу только про Марьинку. Так мы даже сэкономим, не придется тратиться на свидетельство. Но Владик по-прежнему был за покупку, а я говорила: нет, мало ли, в детской комнате возьмут и меня обыщут? Что я скажу, откуда чужой документ?.. Додумать эту мысль мы не успели: под самый конец новостей, перед прогнозом погоды, начали передавать городские объявления, и мы вдруг услышали:

— …Разыскивается пропавшая девочка. Двенадцать лет, Ангелина Чежик... — Дальше шло описание: рост, вес, цвет глаз, особые приметы: шрам на теменной части, остриженные волосы... Все в точности до мелочей, включая одежду, которая лежала в кладовке. — Просим тех, кто ее видел, сообщить в ближайшее отделение милиции…