Дочь лжеца - [47]

– Томас рассказывал, что происходит во время обряда? – спрашиваю я, переводя дыхание. У меня не было возможности пообщаться с женихом, так как они с отцом и вооруженными мужчинами весь день о чем-то шептались приглушенными голосами.

Выйдя на пляж, Кас принимается бросать по поверхности воды плоские камешки, но те пока сразу идут на дно.

– Брат никогда об этом не говорил, – отвечает он. – Наверное, обсуждать посвящение имеют право только члены Коммуны. А так как я им пока не являюсь, то он не считает меня достаточно подходящим для него собеседником. И вообще в последнее время ведет себя как полный засранец.

Кас с Томасом всегда были близки. Когда они только переехали сюда, то казались единым существом, разделенным на две половины, как свет и тень. Оба мальчишки выглядели совсем худыми, и матушка позднее рассказывала, что родители не слишком часто их кормили.

– Его поведение стало более странным, чем обычно, – соглашаюсь я, садясь на бревно и стараясь унять дурноту. От волнения мне пришлось пропустить обед, так как салат грозил вернуться обратно.

Тетушки готовят что-то грандиозное для вечерней трапезы. Матушка пока была занята с младшими детьми, но обещала, что вручит мне сегодня нечто особенное.

Кас бросает последний камень и садится рядом со мной. Я склоняю голову ему на плечо. Нас тянет друг к другу словно магнитом. Тепло парня, близость его тела из плоти и крови каким-то образом заставляют чувствовать себя живой.

– Мне страшно, – признаюсь я.

– И мне, – спустя пару секунд откликается он. – Немного.

– Предполагается, что из нас двоих храбрым должен быть ты. Скажи что-нибудь банальное, успокой меня.

– Уверен, все пройдет замечательно, – со смехом принимается убеждать меня Кас. – Просто странно, что церемония окутана такой таинственностью.

– Побыстрее бы со всем этим покончить, и тогда я смогу наконец сделать что-то полезное для улучшения мира. Надоело ощущать себя маленьким ребенком.

– Ты точно уже не ребенок. – Парень наклоняется и целует меня в макушку, я же в ответ обвиваю руками его шею и притягиваю ближе. Затем запускаю пальцы в густые черные волосы, провожу по ним и кладу ладони на широкие мускулистые плечи.

– Пора возвращаться, – неохотно отстраняясь, вздыхаю я. – Нас ждут с дополнительными стульями из сарая.

– Давай встретимся на автодроме сегодня ночью, после того, как все уснут, – шепчет Кас, не отводя глаз от моих губ.

– После обряда посвящения? Думаешь, это хорошая идея?

– Скорее всего, нет, – зарываясь лицом мне в шею, бормочет он. – Но я должен тебя увидеть. Оказаться наедине.

– Может быть, – говорю я. – А сейчас идем домой.

Мы быстро пробираемся между деревьями к небольшому сараю, хватаем несколько складных стульев и шагаем во двор.

Отец с закрытыми глазами сидит за столиком для пикников, представляя собой воплощенное спокойствие. Матушка, тетушки и младшие братья с сестрами расположились неподалеку на образующих круг скамейках. В центре стоит пустой стул.

Отец открывает глаза и смотрит на Каспиана.

– Прошло немало времени с твоего последнего очищения.

– Это правда, сэр, – сглотнув, кивает тот. Воздух звенит от напряжения.

– Прежде чем мы сможем провести церемонию посвящения для Пайпер, ты должен смыть с себя все грехи. – С этими словами отец встает.

Мне трудно вспомнить, когда в последний раз он устраивал обряд очищения. Во время него следует сознаться во всех проступках перед остальными и позволить ветру унести прочь стыд и вину.

Но почему именно Кас должен избавиться от грехов перед моим посвящением?

Неужели отец узнал о нашей тайне? Это вполне возможно. Ему известно почти все.

По спине пробегает холодок.

Приятель медленно бредет к стулу в центре круга, вытирает ладони о штаны и делает глубокий вдох. Обряд очищения может длиться часами и иногда кажется бесконечным. По словам отца, мы все являемся духовными созданиями в поисках верного пути, время же течет по спирали, поэтому нужно исповедоваться как в тех грехах, что уже совершил, так и в тех, что могут произойти позднее.

Наверное, это мне следовало бы сидеть на месте Каса. Однако я опускаюсь на скамью между матушкой и Томасом.

– Можешь начинать, как только будешь готов, – произносит отец, расхаживая по лужайке босиком и заложив руки за спину. Не представляю, как тяжело ему выслушивать признания о наших проступках.

Парень в центре круга склоняет черноволосую голову, обхватывает плечи ладонями, затем несколько раз глубоко вдыхает и выдыхает. Возникает ощущение, что воздух сгущается. Пот стекает с моего лба на нос, скапливается на верхней губе.

– Дело за тобой, – негромко поторапливает отец Каса. – Сними груз со своей души. Доверься нам. Ведь мы твоя семья.

Подвергшийся проверке приятель сутулится, его позвоночник изгибается дугой и с моего места кажется сломанным.

– Мы хотим тебе помочь, – продолжает отец. – Мы все замечаем, что ты страдаешь, так что просто поведай нам правду. Избавь тело от ядовитого обмана. Я чувствую его запах.

Кас всхлипывает, а потом над поляной раздается его голос, змеей скользящий над землей, тихий, едва слышный:

– Я до сих пор скучаю по родителям.

Воцаряется тишина. Рядом со мной напряженно выпрямляется Томас. Отец же продолжает мерить шагами лужайку, опустив голову на грудь. Я же не знаю, что и думать: проявил Кас храбрость или невероятно сглупил, признав подобное. Вероятно, и то, и то.