Дочь лжеца - [45]

– Не знаю. – Я принимаюсь грызть ноготь, но вспоминаю материнские упреки и отдергиваю руку. – Ты же сама меня пригласила.

– Без базара, – едва заметно улыбается собеседница. – Ну и лады, я рада наконец познакомиться. Как тебе живется у Джинни? Скоро она тебя отпустит в школу?

– Откуда ты знаешь ее имя? – Я слышу, как в ушах отдается гулкое сердцебиение, и делаю несколько глубоких вдохов, чтобы успокоиться.

– Да мы соседи уже фиг знает сколько! Я живу здесь с детства.

– А мы раньше не встречались? – никак не удается отделаться от ощущения, что мне давно знакомы глаза и голос Холидей. – Мне кажется, мы уже виделись.

– Ну, мы типа дружили. Когда были еще маленькими.

– В каком возрасте? – спрашиваю я, перебирая в уме лица людей, с которыми общалась, и места, которые посетила. Холидей не обнаруживаю.

– Да в детстве. В первом классе. Давным-давно уже. Ты меня вообще не помнишь?

– Нет. А я… я раньше бывала в этом доме?

Холидей кивает и подбирает перевернутое плетеное кресло.

– Закурить хочешь?

– Подожди, ты сказала… – В голове вертятся сотни вопросов, но вместо них я произношу: – Я не курю.

Нужно поинтересоваться, можно ли пройти через ее дом к дороге и бежать. Но без плана и без денег далеко мне не уйти.

А еще я пока не уверена, насколько безопасно просить новую знакомую о помощи.

– Ну и правильно, – комментирует она, зажигая вторую сигарету. – Сама все хочу завязать. Родаки прикончат, если застукают. Но это я так нервишки успокаиваю – или мне так кажется. Записалась в этом полугодии на кучу продвинутых курсов и очень плохо сплю.

– Меня тоже бессонница мучает.

– Парочка полуночников, значит? Пожалуй, это неплохое основание для дружбы. – Холидей улыбается, но затем бросает взгляд через плечо и ругается, поспешно выкидывая сигарету: – Дерьмо, Джинни у забора. Мне пора. – Соседка вбегает в дом, закрывает дверь веранды и задергивает шторы.

– Подожди! – восклицаю я, но слишком поздно.

Новая знакомая уже исчезла.

Женщина стоит с другой стороны забора возле проделанного отверстия, так что видны одни ноги.

– Пайпер! – окликает она. – Ты там?

Я протискиваюсь обратно через дыру.

– Пайпер? – недоверчиво выдыхает Джинни и тут же набрасывается: – Что ты забыла у соседей во дворе, да еще посреди ночи? – Раньше она никогда еще не повышала голос. – О чем ты только думала? Ты напугала меня до полусмерти!

Вот так обвинение! Да от кого!

– Я была неподалеку, – на пробу отвечаю я.

– Ну, знаешь! – не переставая буравить меня гневным взглядом, заявляет женщина. – Я пыталась быть терпеливой, понимающей и слушать рекомендации врачей, но теперь ты подвергаешь риску свою жизнь. Что ты планировала сделать? Сбежать? И куда? – Я пожимаю плечами, радуясь, что она не упомянула Холидей. – Ответь мне, пожалуйста!

– Мне нужно было побыть одной.

На шее Джинни пульсируют вздувшиеся вены. Маска добродушия соскальзывает с ее лица. Ярость ее старит, четче обрисовывает морщины и линии на лбу и в уголках губ.

Мимо нас проносится порыв холодного ветра, и женщина плотнее запахивает на себе халат.

– Иди в дом. Сейчас же.

Я видела подобный взгляд раньше. У отца. Так что молча подчиняюсь.

Оказавшись внутри, Джинни включает свет. Ее лицо снова становится бледным, а голос привычно-монотонным.

– Ты голодна? Я могу приготовить легкую закуску. Хочешь тост с джемом? Мой клубничный джем завоевал приз на фестивале, к твоему сведению.

Какая, к чертям, закуска?!

– Нет. – Я разворачиваюсь и убегаю в свою спальню, единственное безопасное здесь место. Которое на самом деле вовсе не является безопасным. Хлопаю дверью.

Меня прошибает холодный пот. Эта комната могла бы принадлежать кому угодно. Если я завтра умру, то не останется ни единого знака, что я жила здесь.

Я должна сделать хоть что-то, чтобы доказать свое существование.

Перерыв ящики стола, достаю ручки, маркеры и карандаш, который выглядит как ручка. Щелкаю на кнопку, выдавливая грифель.

Мне нравилась та точилка, что была у меня дома, и запах недавно заостренных карандашей.

А еще звук, с которым срезалась стружка.

И ощущение, что нечто бесполезное вновь становится пригодным к работе.

Я хватаю ручку и принимаюсь рисовать на стене дом: здание, огород, озеро, рощу. Перо вгрызается в покраску, продавливая несколько старых слоев, пока место, где я росла, оживает. Это мое признание в любви к семье.

Закончив рисунок, я направляюсь к шкафу, отодвигаю в сторону одежду и пишу на задней стенке свое имя.

Меня зовут Пайпер Блэквелл. Мои родители – Анжела и Кертис. Мы живем в старом парке развлечений где-то в северной части Калифорнии. Меня держат здесь против воли. Кто-нибудь, помогите мне. Пожалуйста.

Потом я швыряю ручку через все помещение, она ударяется о стену и падает на пол.

Никто никогда не прочитает мое послание. Никто никогда не увидит рисунка.

«Перо опаснее меча, – сказал бы отец. – Но только если твой противник умеет читать».

Скрестив ноги, я сажусь на пол и пишу на стене свое имя. Снова и снова. Так или иначе, но мир узнает, что я была тут.

Пайпер Блэквелл.

Пайпер Блэквелл.

Пайпер Блэквелл.

Я вывожу буквы до тех пор, пока руку не начинает сводить, пока ручка не падает из пальцев, пока имя не превращается в бессмысленную мешанину линий и закорючек.