Дочь лжеца - [34]

– Прекрати, Пайпер, – шепотом одергиваю саму себя. – Возьми себя в руки.

– Ты в порядке? – спрашивает собеседник.

– Да, все нормально. Сняла штаны.

Воцаряется тишина.

– Хотелось бы мне на это посмотреть.

– Каспиан! – со смехом упрекаю я. Его хохот вторит моему веселью, голос звучит хрипловато, но легко, в точности как прежде.

– Извини. Просто мне ужасно скучно, – признается наконец приятель.

– Мне тоже.

Отец учит, что ни одно занятие не может быть скучным. Что уныние порождают эгоизм и тщеславие.

– Наверное, не следует так говорить, – добавляю спустя минуту я, поднося рацию к губам.

– Как говорить?

– Что нам скучно. Из-за этого кажется, что мы неблагодарные растяпы.

– Это всего лишь слова.

– А если нас услышит отец? Или тетушки?

– С какой стати им подслушивать нашу беседу?

– Чтобы убедиться, что мы выполняем поручение.

– Ты полураздета, а я только что проснулся, так как задремал. Почти уверен, что мы уже провалили ту проверку, которой они нас подвергли.

– Не говори так. – Я подтягиваю колени к груди и обхватываю их руками, желая, чтобы Кас сидел сейчас рядом.

– Тогда оставлю тебя в покое.

– Мы можем обсудить другие темы, если хочешь.

– Что-то нет настроения продолжать общаться. Перекличка через час. Конец связи.

От порыва ветра начинают шелестеть деревья. Должно быть, это похоже на шум океана. Бесконечного, всесильного и наполненного умиротворением.

Лань настороженно вскидывает голову и поводит ушами.

А потом рысцой направляется к перелеску и исчезает. Мне становится интересно, на что похожа подобная свобода: бежать когда и куда пожелаешь. Захотеть есть – и тут же насытиться. Пожелать исследовать лес – и подчиниться импульсу. Сколько раз я действовала, не подумав наперед, не рассчитав все возможные последствия? Иногда даже опережая текущий момент настолько, что он перестает казаться настоящим.

Сопротивляясь порыву вызвать по рации Каса, я наливаю в крышку еще кофе и выпиваю его одним глотком. Мне всего лишь нужно выспаться, чтобы прогнать предательские мысли. Чтобы вновь завоевать доверие отца.

Глаза чешутся, словно под веки насыпали песок. Но я упрямо смотрю в лесную чащу в ожидании, когда вернется лань.

Она так и не возвращается.

Глава двадцать четвертая После

Я перестаю мыться.

Под ногтями скапливается грязь.

Пот на коже служит мне доспехами.

Женщина говорит, что нужно принимать душ, особенно теперь, с трещиной в лодыжке. Эми морщит нос и жалуется, что от меня плохо пахнет. Но это единственное, что я в состоянии контролировать. Не собираюсь облегчать им задачу.

– Джинни сообщила, что ты перестала мыться, – комментирует доктор Люндхаген во время следующего сеанса, сложив ладони вместе и постукивая указательными пальцами по губам.

– Вы обсуждали меня? Мне казалось, что наши беседы должны оставаться только между нами.

– Так и есть, Пайпер. Она просто озвучила свои опасения.

– Но это мое тело, так? Или она желает подчинить и его тоже?

Несколько секунд мужчина пристально смотрит на меня, затем откашливается.

– Мне бы хотелось поговорить с тобой о матери. Думаю, тебе полезно будет рассказать о ней, поделиться воспоминаниями из прежней жизни.

– Прежней жизни? – резко повторяю я. Образы обрушиваются на меня, пузырятся и обжигают, опережая друг друга. Возникает картина из того дня, когда Они забрали меня из дома. Потом я вижу ту ночь, когда мы с Каспианом впервые поцеловались. И наконец – обряд посвящения, после которого все изменилось.

– Не хотел тебя расстроить, Пайпер, – поднимая ладонь, произносит доктор. – Давай тогда лучше поговорим о твоем детстве. Каково твое первое воспоминание?

Мое детство.

В нем всегда присутствовали родители и Коммуна. Поэтому эти мысли нужно охранять подобно таким важным органам, как сердце или легкие.

– Тогда как насчет самого приятного воспоминания? – не получив ответа, предлагает Люндхаген. – Что первым всплывает в сознании?

– Плавание, – не раздумывая, тут же откликаюсь я.

– Можешь рассказать подробнее?

Помолчав минуту, я все же принимаюсь описывать:

– Мне кажется, я тогда была совсем маленькой. Мама отвела меня на урок плавания в бассейн, а затем мы пошли в парк и ели мороженое. В тот день она выглядела такой счастливой: смеялась и глупо себя вела, даже мазнула меня по носу лакомством.

А в детстве, еще до переезда в поселение, матушка каждый вечер перед сном читала мне «Пеппи Длинныйчулок» или «Удивительный волшебник из страны Оз», заплетала мне и себе волосы.

Глаза начинает щипать, и я вонзаю ногти в ладони.

– Звучит чудесно, Пайпер. Ты находилась тогда с Анжелой или с Джинни?

Комната погружается в сумрак, все цвета пропадают, словно кровь вытекает из вскрытых вен.

– Вы знаете имя моей матери? – Доктор кивает. – А что еще вы знаете о моих родителях?

– Их зовут Кертис и Анжела Блэквелл, возраст сорок один и сорок соответственно.

– Что еще?

Он перелистывает несколько страниц в блокноте и отвечает:

– Кертис родился в городе Корона, штат Калифорния. Отец был священником в маленькой церкви, а мать – домохозяйкой. Анжела выросла в Миннеаполисе, штат Миннесота. Ее отцу принадлежал бизнес по переработке зерна.

Отец и матушка никогда не рассказывали нам о своих родителях, так как те не верили в дело Коммуны.