Дочь лжеца - [35]

– Мои дедушки и бабушки до сих пор живы?

Доктор сочувственно качает головой.

– Папа Кертиса умер от рака два года назад, а мама покончила жизнь самоубийством, еще когда сын был маленьким. Родители Анжелы тоже погибли около десяти лет назад: отец от рака, мать – от сердечной недостаточности.

– Я этого не знала, – шепчу я, опустив голову и разглядывая ковер.

– Кертис и Анжела многое от тебя утаивали, Пайпер.

– Они делали так, как считали необходимым, в наших интересах, – откликаюсь я, стараясь не повышать голос. Нельзя угодить в еще одну ловушку собеседника.

– Думаешь, они всегда поступали правильно?

– Конечно, – без раздумий отвечаю я.

– А ты помнишь примеры, когда они совершали ошибки?

Отец как-то раз заставил нас поститься неделю, и я так обессилела, что упала в обморок, разбила колено о камень, и кровь рекой хлестала из раны. Тогда это было объявлено как великая жертва, но все происходившее напоминало скорее наказание, которое я ничем не заслужила.

– Мои родители – замечательные люди.

– Даже замечательные люди иногда бывают неправы.

– А вы сами когда-нибудь допускали ошибки по отношению к детям?

– Слишком много раз, – усмехается доктор.

– Значит, отец с матерью другие. Они лучше вас.

– И все же они всего лишь люди. Мы все совершаем ошибки, даже они.

– Само собой, бывали мелкие оплошности. Но если дело касалось чего-то важного, они всегда оказывались правы.

– Можешь поведать хоть об одной их мелкой оплошности? Ну же, подыграй мне.

– Хорошо. – Я некоторое время рассеянно тереблю выбившиеся нитки в дыре на колене, затем поднимаю голову: – Однажды отец заставил нас всех соблюдать пост. Мы практически ничего не ели, а меня начинают мучить приступы слабости, если не получать достаточно пищи. Я понимаю, чего он добивался: приучить нас к голоду на случай, если наступят темные времена. Но может быть… может, следовало постепенно снижать количество еды…

– Он поступил неосмотрительно и нечестно по отношению к вам.

– Пожалуй. Но только из лучших побуждений. Он хороший человек. Просто допустил небольшую оплошность, как вы и сказали.

* * *

После окончания сеанса с доктором Люндхагеном я выхожу из кабинета, хлопнув дверью чуть сильнее, чем планировала, и ковыляю на костылях по коридору. Однако совсем скоро останавливаюсь и приваливаюсь к стене. Мышцы плеч и шеи затекли настолько, что от них к вискам огнем выстреливает боль.

Правда же, в которой я никогда не призналась бы ни одному врачу, заключается в том, что мои ранние детские воспоминания кажутся едва различимыми, черно-белыми и расплывчатыми по краям. А когда я думаю о них слишком напряженно…

То они просто исчезают.

Что со мной происходит?

После возвращения в дом-тюрьму я отказываюсь от ужина и отправляюсь к себе в комнату. В ней царит запах застарелого пота. Пытаюсь открыть окно, чтобы проветрить помещение, но щеколда застряла, в точности как я сама застряла здесь.

Во время возни с защелкой мое внимание привлекает движение в доме напротив.

В окне второго этажа стоит та девушка.

Только в этот раз она мне машет.

Всего лишь взмах рукой, простой и безобидный жест.

Я поднимаю ладонь в ответ.

Незнакомка находится слишком далеко, чтобы различить ее лицо, но похоже, что она улыбается.

Затем проводит пальцем поперек окна, будто указывая на что-то, и задергивает шторы.

На стекле яркими красными буквами видна надпись:

П-А-Й-П-Е-Р.

* * *

Женщина ест хлопья из миски, когда я хромаю мимо в своем фиксирующем лодыжку ботинке.

– Куда это ты собралась? – спрашивает Джинни, роняя ложку.

Я открываю входную дверь и ковыляю дальше, не оглядываясь назад.

Обогнув дом, вынужденно прислоняюсь к забору, чтобы дать отдохнуть больной ноге.

Девушки в окне больше не видно, зато мое имя все еще на месте. Мне это не приснилось.

Кожа начинает чесаться и гореть изнутри. Если бы можно было сбросить ее и стать кем-то другим…

Я начинаю осматриваться по сторонам и замечаю…

Вплотную к дому на земле видна двустворчатая дверь.

Ощутив любопытство, я подхожу к ней. Две ручки. И замо́к не висит, в отличие от сарая.

Все во мне призывает: «Открой ее. Загляни внутрь».

Я берусь за одну из ручек и тяну на себя.

Перед глазами возникают ступени, ведущие в темноту.

Женщина уверяла, что в этом доме нет подвала.

Она солгала.

Я открываю вторую створку, чтобы пропустить больше света.

Отец говорил, что призраки и демоны обитают лишь в умах слабых людей.

Начинаю спускаться по ступенькам, ощущая дрожь в коленях и придерживаясь за каменную стену одной рукой. Меня преследует страх, как бы двери не захлопнулись, хороня меня заживо. Но этого не происходит, и я благополучно ступаю на земляной пол. В помещении пахнет гнилью. Здесь сыро, а воздух застоялся, едва позволяя вдохнуть.

Совсем как в том сне.

И тут створки с грохотом падают, заточив меня в темноте.

Глава двадцать пятая До

Все начинается с исчезнувшей пары маминой обуви.

Модные расчески пропадают с полки над раковиной.

Потом пустеет комод.

Когда исчезают зубные щетки, мы все понимаем.

Родители снова уезжают.

Младшие братья окружают матушку, цепляясь за ее платье, рыдают и умоляют остаться.

– Мне бы так этого хотелось! – успокаивающе воркует она, покрывая лица Сэмюеля и Генри поцелуями. Беверли Джин открыто всхлипывает, и Кас ее обнимает. Милли пытается вырваться из моей хватки. Мама забирает малышку и прижимает к груди. Карла бродит поодаль, время от времени бросая хмурые взгляды на остальных. Томас за завтраком отсутствовал, но родителей это, казалось, не обеспокоило. В конце концов, он должен присматривать за строительством убежища. Выполнять мужскую работу.