Дочь Дома - [57]

Она больше ничего не сказала о Шиле. Просто смотрела перед собой на лужайки за окном… Затем остановила взгляд на Море, оглядывая ее с ног до головы:

— Ты не похожа на своего отца, за тем исключением, что он когда-то был темноволосым. Ты и твой брат гораздо спокойнее. Я полагаю, Десмонд слишком подавлял тебя. Как говорит Шила: он никогда не оставлял тебя одну.

Внезапно ее взгляд переместился:

— У тебя хорошие руки… Да, чудесные руки. И этот зеленый перстень. Он хорошо смотрится на них. Это Том тебе его подарил?

— Я увидела его в витрине на Бонд-стрит, — неловко солгала Мора. — Он мне понравился.

— Да, — рассеянно сказала Маргарет, словно это было уже забыто. — Не сыграешь ли что-нибудь для меня? Шила сказала, что ты играешь.

Это не означало, что она любила музыку, подумала Мора. Маргарет утомилась, хотела, чтобы ее оставили в покое, но в ожидании Шилы не могла вынести молчания.

Мора кивнула и поднялась.

— Конечно, — сказала Маргарет, — твой отец — блестящий пианист. Этого от него как-то не ожидаешь. С виду у него нет ни корпуса, ни рук. И удивительно, откуда у него берется время для этого? — Она говорила, но едва ли слышала свои собственные слова.

Мора села за пианино. Она сняла перстни и положила их рядом. Тот, который подарил ей Том, и перстень Джонни.

Она играла минут двадцать. Тихо, как кошка, вошла Шила и заняла место позади нее. Маргарет сидела, устремив перед собой невидящий взгляд. Когда Мора кончила играть и снова надела перстни, в комнате уже был вечер.

Маргарет встала:

— Спасибо, моя дорогая. Ты играешь хорошо… Но уже сумерки. В моем возрасте учишься верить, что все не так уж безнадежно. Теперь подойди сюда. Я хочу дать тебе это.

Она вложила в руки Моры маленькое зеркальце. Рама была филигранной работы, из тонкого серебра. Она была настолько изящной, что, казалось, не могла вынести веса обрамленного ею стекла, покрытого пятнами старости.

— Это не свадебный подарок, — сказал она. — Я найду кое-что для тебя и Тома позже. Это только для тебя, потому что ты пришлась мне по сердцу. Это мое собственное знаешь ли. Его подарили мне во Флоренции. Я всегда думала, что оно должно быть кому-то подарено, а не продано или оставлено по завещанию.

Мора, взглянув на него, увидела, что это дар любви… Вещь, которую мужчина дарит женщине, потому что она прекрасна, потому что он желает, чтобы оно было рядом с ней, то, чего она будет касаться, куда будет смотреться.

— Оно такое красивое, — сказал Мора. — Не знаю, как вас благодарить.

— Я рада, что оно будет у тебя. Оно прекрасно, не правда ли? Оно всегда было одной из моих самых любимых вещей.

Маргарет наклонилась и поцеловала Мору в щеку своими сухими бледными губами.

— Прощая, моя дорогая. Спасибо тебе за то, что пришла навестить меня.

Когда Маргарет направилась к двери, Мора увидела, что ее походка была все еще грациозна и легка.

Вечером Мора вернулась в Ратбег. Ее мысли как бы отдыхали от того, что она видела в этот день. В ее мозгу будто образовался вакуум, она ощущала только вечерний покой и слабую усталость от разговора с Маргарет Дермотт. Но это настроение развеял Том. Он ожидал ее на крыльце. Увидев машину, которая огибала последний изгиб аллеи, он поднялся со ступеньки, на которой сидел:

— Мне не доставало тебя, — сказал он. — Я привык к тому, что ты здесь, Мора.

Она слегка улыбнулась ему в ответ.

V

Не открывая глаз, Мора ощутила мягкое прикосновение горячего лучика солнечного света, проникший через щель в занавесках. Она лежала совсем тихо, распознавая один за другим звуки просыпающегося дома, вдыхая аромат сада, росы, подсыхавшей на траве и цветах. Это было первое ощущение дневного тепла, прежде чем настал день.

Это было и нечто большее. Мора открыла глаза и села. Оглянувшись по сторонам, она удивилась, почему ее вдруг охватило чувство беспокойства и возбуждения. Для этого не было причин. Негромкие звуки вокруг были обыкновенными мирными звуками утра. Ее комната была точно такой же, какой она оставила ее вчера вечером. Зеркальце Маргарет Дермотт стояло на туалетном столике. Лучик солнечного света скользнул по его рамке и засиял радостным блеском, но это было не то. Она слышала мерное тиканье часов, лежавших неподалеку, и тихий приглушенный голос молодой служанки в коридоре. Причина была не в них.

Мора отбросила одеяло и, подойдя к окну, раздвинула занавески. Поток солнечного света согрел ее лицо и обнаженные плечи. Но ворвавшийся воздух был еще прохладен, хотя и быстро нагревался от утреннего тепла.

Она вернулась и встала перед туалетным столиком. Мора взглянула на свое лицо, с которого еще не слетел сон, на растрепанные волосы. Она задумчиво прикоснулась к серебряному зеркальцу, с любовью ощупала пальцами его тонкую рамку. И тут ее взгляд упал на нефритовый перстень Джонни, лежащий там, куда она его положила прошлым вечером.

Схватив его, она подержала перстень перед собой на вытянутой руке; подставила его под солнечный луч. Все ее утреннее беспокойство заключалось в нем.

— Конечно, — сказала она вслух. — Конечно… Это Джонни!

Мора медленно положила перстень, все еще находясь в возбуждении. Ее глаза вернулись к отражению в зеркале. Она отбросила волосы со лба.