Дочь Дома - [31]

Мора спустилась в камбуз и сварила кофе. Не было свежего молока, но она нашла сгущенное, оставшееся от прошлогоднего запаса. У нее был ломоть хлеба, который ей дала Уилла. Когда усилился пряный запах кофе, она почувствовала, насколько была голодна. Намазав сладкий и густой джем на черствый хлеб, Мора с наслаждением выпила горячий крепкий кофе. Она ела, стоя, глядя прямо перед собой через иллюминатор на противоположный берег. То и дело Мора поглядывала на часы, с нетерпеньем поджидая Уиллу.

И тут в переулке над якорной стоянкой она услышала шум подъехавшей машины. Ей стало ясно, что это не Уилла.

Она знала наверняка, что это мог быть только один человек и с испугом вышла на палубу.

Из машины медленно вышел Джонни. Каждое его движение казалось ей волнующе знакомым. Мора смотрела на эту сцену, как будто видела ее раньше, словно она была восстановлена по памяти. Она испытывала чувство беспомощности перед ним и перед всеми этими обстоятельствами. За бортом продолжала тихо плескаться вода… Это казалось странным. По ее представлению, все движения и звуки должны были замереть. Но птицы не перестали петь, и все цвета продолжали приобретать свою дневную яркость.

Джонни спустился по склону к пристани. Она узнала фланелевые брюки в водяных пятнах, старенький свитер. На нем была знакомая куртка, в карман которой он полез за сигаретами и зажигалкой.

— Каков пункт назначения?

— Остенде. — Она проговорила это тихо, и он не расслышал.

— Куда?

— Остенде.

— Кто в команде?

— Придет Уилла.

Он помедлил, потом сказал:

— Примите в команду и меня.

Мора выглядела слабой и испуганной. Его приезд нарушил весь покой утра, и однако, как ни странно, Джонни был его частью. Он нарушил его так, как это сделал полет цапли, как нечто естественное и неизменное. Она оглянулась кругом, утро казалось теперь чем-то невероятно чудесным и таинственным. Мора почувствовала радость от того, что все это происходит, что Джонни здесь и является частью этого, что солнце начинает озарять верхушки деревьев, превращая листву в нежно-зеленое чудо. Мора смотрела и понимала, что он тоже был рад… И уверен в себе. В Джонни больше не было никакой неопределенности. Ее охватило чувство чистого счастья, радости, легкости, дремавшее всю зиму.

— Ты прозеваешь прилив, Мора.

— Я должна дождаться Уиллы.

— Ты прозеваешь прилив.

— Мы включим двигатель.

— Хороший мореход не пользуется двигателем.

Она быстро приняла решение, подтянула шлюпку вплотную к борту «Радуги» и спрыгнула в нее. Мора знала, что, когда он будет на борту, они смогут отплыть и без Уиллы.

VIII

Единственным зрелищем за весь день были небольшие грузовые суда на море. Ветер дул с севера — свежий бриз, обеспечивающий им неплохую скорость. Теплое солнце выбелило паруса и корпуса других кораблей. Они оставили позади извилистую береговую линию восточной Англии и пронзительный хохот серебристых чаек. Слышны были приятные знакомые потрескивания дощатого корпуса и ритмичный плеск воды о борта «Радуги». Время от времени их окатывали брызги, оставляя на губах привкус соленой воды. Ветер устойчиво держался весь день.

Мора готовила еду из консервов, захваченных из коттеджа. Хлеб кончился, они намазывали джем на твердые сухари. Она варила кофе, и они пили его вместе. Мора устроилась на палубе, а Джонни держал румпель.

— Вчера в десять вечера я звонил в Ганновер-террас, — сказал он.

Мора взглянула на него:

— Чего ты надеялся этим добиться?

— Я не мог примириться с тем, что ты сказала. Я подумал, если мы увидимся снова, все пойдет по-другому. Они сказали, что ты уехала в коттедж. К трем часам утра я решил последовать за тобой.

Плеск волн был для этих слов убаюкивающим аккомпанементом. Судно проваливалось и взлетало в чудесном глубоком ритме. Ее голова покоилась на его коленях.

Он продолжал:

— Я не совсем представлял, чего можно ожидать… Единственное, о чем я думал, — желание поговорить с тобой еще раз, чтобы ты могла понять меня.

Она сильнее прижалась к нему:

— Это было все, зачем ты приехал? Ты же надел морские брюки.

Он откинул голову и громко рассмеялся:

— Я понимал, что должен успеть к раннему приливу. И захватил свой паспорт.

Они рассмеялись вместе. Джонни наклонился и поцеловал ее. Они тесно прижались друг к другу, радуясь своей близости, и забыв про румпель. Гик повернулся, и они попали прямо под ветер. Воздух наполнился резким, бешеным хлопаньем и треском ослабленных парусов. Их грубо отбросило друг от друга.

Когда он выправил «Радугу» и они перестали смеяться, Мора сказала:

— Ты только что потерял возможность увидеть глупыша, — сказала она. — Тут их редко можно встретить.

— В моем распоряжении — весь остаток жизни, чтобы увидеть глупышей, — сказал он, не обращая внимания на ее руку, указывающую в сторону исчезающей птицы. Свою свободную руку он положил на ее затылок, его пальцы пробежали по коротким локонам Моры. — Но я запомню, что ты увидела глупыша.

В ту ночь в течение трех часов не было ветра. Они бросили якорь и лежали вместе на палубе, наблюдая, как звезды качались между мачтой и фок-штагом. Время от времени влюбленные смотрели на скользившие мимо огни проходящих судов. Майская ночь была мягкой, навевавшей не по сезону летнее тепло.