Дочь бакенщика - [5]

Собака, словно в подтверждение ее слов, взвизгнула еще раз.

Ильсеяр снова схватилась за весла, а Мэрдан, прижав к себе локтем рулевой гребок, начал скручивать, цигарку.

Как старательно ни гребла Ильсеяр, большая лодка двигалась неторопливо. Закурив цигарку, Мэрдан взял в руки гребок, и лодка чуть накренилась по движению гребка. От утренней ли прохлады, или просто хотел он согнать дремоту, Мэрдан встряхнулся. Лодка качнулась, и вокруг по воде пробежали легкие волны.

Когда погасили второй бакен, лодку пустили по течению. Ильсеяр, оставив весла, заправила под платок выбившиеся на лоб волосы. Потом повела веслами раза два и снова выпустила их, взглянула отцу в глаза:

— А завтра ты меня возьмешь на гору, да, папа?

Мэрдан широко улыбнулся ей, кивнул головой и запел сильным своим голосом протяжную песню:

Прекрасны нашей Белой берега,

Разгоняют все горестные думы...

Они подплыли к последнему бакену. В эту минуту показался огненно-красный диск солнца и вся гладь реки осветилась золотистым отблеском его лучей. Тут же сверху раздался мягкий, ласковый оклик:

— Ильсея-ар!..

— Вон и дед твой поднялся, дочка.

Ильсеяр вскочила и взглянула вверх. На самом краю обрыва стоял старик; казалось, он вот-вот сорвется оттуда.

— Де-е-душка-а!.. — закричала Ильсеяр и изо всех сил загребла к берегу.

Скоро лодка ткнулась острым носом в песок. Не дожидаясь, пока отец поставит лодку на причал, Ильсеяр выпрыгнула из нее и полезла по крутизне к деду. Актуш тоже не отставал, резвясь и прыгая, бежал за хозяйкой.

Мэрдан крикнул вслед дочери:

— По тропке лезь, коза! Упадешь!

Однако в его словах не было и тени недовольства или наставления. Наоборот, Мэрдану явно нравилось, что его дочь растет выносливой, проворной и ловко, как дикая козочка, взбирается по крутым склонам Белой. Видно, Ильсеяр чувствовала это, она даже глазом не повела в сторону тропинки и продолжала карабкаться напрямик.

— Хорошо поспал, дедушка?

— Как медведь.

Ильсеяр повисла на шее у старика с добродушным лицом, сильно похожего на ее отца, но только невысокого ростом.

— Рыбу удить, дедушка?

— Ежели клюнет.

Дед Бикмуш — отец Мэрдана — был стар, доживал седьмой десяток лет. Большую часть этих лет он провел на шахтах Урала, рубил уголь. Но, как начал стареть и терять силы, хозяева прогнали его с работы. Тогда дед Бикмуш пошел со своей старухой пешком за семь или восемь сотен верст в родную деревню к сыну Мэрдану. Брели они, питаясь подаянием сердобольных людей. Ночевали, где пустят, ели, что подадут.

Только сломилось на половине пути крыло деда Бикмуша — умерла его старуха, с которой он прожил вместе сорок лет. После ее смерти для деда Бикмуша, уставшего от вечных невзгод, жизнь и вовсе потеряла смысл. Ноги едва тащили его, и за подаянием у чужих окон дед останавливался редко, лишь когда совсем терял силы.

Бедный старик все плакал и плакал. Развертывал он узелок со скудной едой, а кусок все равно в горло не лез, не с кем было делить его теперь, не было с ним подруги, с которой вместе переносил он все горести и беды жизни. Так, в слезах и горьких размышлениях, прошел дед Бикмуш свой долгий путь, и наконец нога его ступила на землю, которую он когда-то возделывал своими руками. Плетка помещика, кнут нужды… И все-таки родина!.. По родной земле и ноги его пошли шибче. Приободрился старик.

… Показался минарет мечети. Вот и околица. Стог, скирды… Все знакомо, все близкое, родное! Остается повернуть за угол...

Дед Бикмуш повернул за угол. Но тут сломилось и второе его крыло. Повстречавшийся ему старик пастух поведал о том, что Мэрдана давно уже изгнали из деревни, рассказал, какая жестокая судьба постигла сына.

Оказалось, что и начавшийся в краю голод мулла свалил на жену Мэрдана. Потому, дескать, недород, что неверная пьет воду из нашего родника. Даже колышка на дворе не оставили. Все сожгли. До последнего камня заставил мулла вырыть и выбросить в падалище.

Дед Бикмуш упал ничком на отчую землю, заросшую бурьяном и крапивой, поплакал и пошел, выпрашивая милостыню, искать своего сына.

После долгих хождений добрел он до берегов Белой, и стали они жить с той поры втроем — Мэрдан, Ильсеяр и дед Бикмуш. Старик с внучкой помогали Мэрдану, летом ловили рыбу, а зимой и на охоту ходили. Дед Бикмуш любил рассказывать Ильсеяр о шахте, о людях с кожей, навеки впитавшей угольную пыль, об их бунтах против хозяев.

Так и жили они последние годы.

… Ильсеяр вмиг сбегала к будке и принесла жестяную банку.

— Смотри, дедушка, черви-то какие жирные. Я их еще с вечера накопала… Дай, я сама понесу.

И, не дожидаясь ответа деда, Ильсеяр выхватила у него из рук удилище и побежала вниз, к реке.

В это время Мэрдан вычерпывал из лодки воду. Дед Бикмуш оставил Ильсеяр и подошел к сыну. Он что-то шепнул ему, указав головой в сторону будки. Мэрдан молча кивнул и крупными шагами направился к тропе, которая взбиралась наверх. Дед Бикмуш окликнул Мэрдана, еще что-то сказал ему и вернулся к внучке. Та, конечно, стала бы расспрашивать, о чем это там шептался дед, но старик тут же перевел ее мысли на другое:

— Может, искупаемся сначала? Погляди, вода как сверкает, так и зовет к себе.