Дочь бакенщика - [4]

Вот едва приметно заалела заря. Над горизонтом, напоминая не то вздыбленную пенистую волну, не то огромный снежный сугроб, клубилось пышное облако. Круглая, бледная, выглядывала из него луна, а чуть повыше мерцала утренняя звезда, самая яркая и красивая среди звезд на небе. Узенькой, длинной полоской тянулся отсвет звезды по глади реки до самого берега. Но стоило повеять легкому ветерку, по воде пробегала рябь и серебристая полоска, качнувшись, разрывалась на части. Замирал ветер, и она опять, ровная, тянулась по реке.

Небо на востоке алело все больше и светлело. Красные и белые огоньки бакенов, расставленных по Белой вдоль берегов, стали заметно тускнеть. Там, где клонилась к закату луна, появились откуда-то две стайки диких уток. Навстречу им, оставив ненадолго белесый след на небе, стремительно пронеслась падучая звезда и в мгновение ока исчезла за горизонтом. Утки, легко взмахивая крыльями и покрякивая, будто переговариваясь друг с другом, летели прямо в камыши. Осторожный лебедь, точно кликнул его кто, резко повернул и скрылся в зарослях.

Ночная пелена над Белой постепенно рассеивалась. Река приняла свой обычный зеленоватый цвет. Сейчас уже было видно ее плавное течение, убыстряющееся на повороте. Там вода весело всплескивалась и журчала, ударяясь о прибрежные камни.

Подул ветер.

Ильсеяр поежилась и придвинулась к отцу:

— Папа!..

— Что, моя умница?

Ильсеяр показала рукой вниз, под обрыв:

— Вон вода бежит и бежит. И меньше ее не становится, почему, папа?

— Почему не убывает, говоришь? Гм-м... Как бы тебе объяснить? Ведь только в наших местах сколько родников. А по всей Белой?.. Еще ручьев сколько: Ширбетсу, Учтармак, еще Ик, к примеру... Вот они все вливаются в Белую и текут вместе большой рекой. Тоже и дожди да снеговые воды свою долю вносят…

— А куда течет Белая?

— Она впадает в Каму.

— А Кама куда?

— В Волгу!

— А Волга?

— Волга… Волга — в море.

— Она такая же большая, папа?

— Еще какая!.. Разве ее сравнишь с Белой! Широкая и глубокая к тому же.

— О-о…

— И потом она длинная очень.

— Море тоже длинное, папа?

— Дли-инное.

— А оно куда впадает?

— Море, что ли?

— Ну да.

— Про это, дочка, ты у дяди Андрея спроси. Не у бакенщика Андрея, а у лесника. Он человек ученый, знает. А я ведь неграмотный. Ты вот, как советская власть пришла, хоть зиму одну поучилась. Прогонят беляков, снова пойдешь в школу. Мне так и не пришлось учиться…

Девочка совсем прильнула к отцу и, как бы боясь, что кто-нибудь услышит ее, зашептала ему на ухо:

— А белых когда прогонят, папа?

Отец, хотя и знал, что здесь некого опасаться, оглянулся по сторонам и вместо ответа спросил так же шепотом:

— А тебе не все равно?

— Нет.

— Почему?

— Мы бы тогда зимой в деревне жили, весело, как и в прошлом году. Я бы опять в школу ходила... Были бы и у меня подруги.

Мэрдан погладил дочь по головке.

— Вон оно что... Ну, тогда скоро их прогонят.

— Ах, папа, ну скажи правду...

— Скоро, дочка, скоро. Красная Армия уже вовсю теснит белых. Еще немного, и они побегут отсюда. Бои уже в верховьях идут... Да ты ведь и сама часто слышишь, как гремят пушки.

Не успел Мэрдан замолкнуть, точно в подтверждение его слов, далеко, очень далеко раздалось несколько орудийных выстрелов.

Ильсеяр взглянула на отца.

— Это красные, папа?

— Красные, дочка, красные.

— Они сюда идут, папа?

— Конечно, конечно, сюда.

Бакены, которые еще недавно, прорезая своими огнями ночную тьму, освещали Белую, теперь померкли. Сейчас уже виднелись не огни их, а белые и красные воронки, да тени легко покачивались на тихой воде.

Мэрдан медленно поднялся на ноги и потянулся.

— Пойдем, Ильсеяр, бери весла. Бакены надо поту-шить. И так они даром горят. За всю ночь хоть бы один пароход проплыл... А вот кончится война, увидишь… О-о… тогда по-иному все пойдет. Не успеет пароход показаться снизу, как сверху приплывет другой. А там загудят буксиры, барж сколько пойдет… еще пароходы да лодки...

— А тогда здесь одни красные будут?

— Только одни красные, дочка.

— Пойдем скорее, папа.

Ильсеяр вприпрыжку сбежала с берега и влезла в лодку. Дождавшись отца, она наладила весла и, медленно погружая их в воду, начала грести. Вдруг наверху залаяла собака. Это Актуш, который уже давно выскочил из дома и успел намаяться, бегая по полю и разоряя кротовые норы, увидел Ильсеяр и подавал ей голос:

«Гав! Гав!»

— Актуш, Актуш, беги сюда!

Собака спрыгнула с обрыва вниз, кинулась в воду и, пошевеливая торчавшими из воды ушами, поплыла за лодкой.

Мэрдан оглянулся:

— Ишь, как соскучился по тебе Актуш.

— Собаки умеют скучать?

— А как же!

— Так же, как я по тебе?

— Об этом мы у него самого спросим... Поторапливайся, Актуш! Хозяйка тут кое о чем спросить тебя хочет.

Ильсеяр засмеялась. Актуш быстро доплыл до них, и Мэрдан втащил его в лодку.

— Ну, поговорите теперь…

— Он же не умеет разговаривать…

Отряхиваясь от воды и вертя мокрым хвостом, собака тыкалась мордой к Ильсеяр и к Мэрдану. Мэрдан схватил ее за ошейник и посадил на дно лодки.

— Сиди здесь. Не трясись, не трясись, одежу забрызгаешь. Сколько ты мышей поймал все-таки? — пошутил он.

Собака взвизгнула.

— Вот вчера он поймал так поймал, папа, — сказала Ильсеяр, забывая грести. — Куропатку, вот такую!