Дочь бакенщика - [21]

— Пойдем, дядя Шахи, выводи отряд на дорогу к Белой. — И дал команду: — Отряд, за мной!

Партизаны двинулись за командиром и дядей Шахи.

Пройдя с полверсты, отряд вышел на пересекавшую лес проселочную дорогу. Здесь Костин объяснил партизанам, что путь их следования изменился, и дал команду строиться по трое. Впереди отряда, рядом с Костиным, стояли командир пехотного взвода Храбрый и Султанов. Горячий конь Султанова нетерпеливо переступал ногами, вскидывал голову, пытаясь освободиться от туго натянутого повода.

— Отряд, смирно-о!

В это время Ильсеяр, которая с трудом удерживалась на резвом вороном, искала глазами юного партизана в голубой куртке с медными пуговицами.

«Ну его, пусть сам сядет на этого Юлбарса, — говорила она себе. — Он совсем как крылатый конь из дедушкиной сказки. Еще скинет…»

Но так и не успела найти джигита. Послышалась новая команда:

— Шагом марш!

Привыкший к команде Юлбарс стремительно обошел отряд.

«Погибла, — решила Ильсеяр, — сейчас сбросит».

Но умный Юлбарс не сбросил Ильсеяр. Обогнав строй, он вышел на свое обычное место рядом с Костиным и перешел на легкую рысь.

Позади, теснясь на узкой дороге, скакали конники.

Копыта стучали глухо, и лишь временами раздавался звонкий удар подков о торчавшие на дороге корневища. С треском ломались, задевая винтовки конников, сучья придорожных деревьев, с шорохом осыпались сухие листья, пофыркивали лошади. За конницей дружно шагали пешие партизаны.

Ильсеяр очень хотелось оглянуться назад — ее особенно интересовало, насколько отстали от них пехотинцы, — да боялась: «Вдруг закружится голова и слетишь. Вон дядя Костин все время оборачивается… Но уж он-то привык, конечно…»

Вот голые ноги Ильсеяр обдало прохладным ветром. Она подняла голову, склоненную до самой гривы Юлбарса. Отряд уже выбирался из лесу. Впереди, окутанные вечерним маревом, широкой зеленой полосой лежали прибрежные луга. Ильсеяр радостно, словно добралась до своего дома, вскрикнула:

— Ой, как быстро!

Костин натянул поводья, поднял вверх руку. Конники придержали лошадей и вскоре остановились на опушке.

Застоявшиеся в лесу, отдохнувшие лошади, видно, не были довольны. Они фыркали, беспокойно били копытами.

Костин повернул своего коня, подъехал ближе к отряду и, снова подняв руку, тихо, будто боялся разбудить кого, произнес:

— Тсс…

Не только партизаны, но и лошади как-то сразу затихли.

— Спешиться!

Партизаны безмолвно, словно тени, сползли с лошадей и так же безмолвно отвели их поглубже в лес, привязали к деревьям.

Командир вынул часы, взглянул на них, поднеся близко к глазам.

— Через пять — десять минут отряд нагонит нас. Пока отдыхайте, — сказал он и тут же добавил: — Только не курить. — Он легко спрыгнул с коня, подошел к Ильсеяр: — Ну, Ильсеяр, не устала?

— Нет, дядя Костин.

Но она лишь говорила так. На самом деле у нее с непривычки болели ноги, ломило поясницу. Она особенно остро почувствовала боль, когда Костин, сняв ее с седла, поставил на землю. Однако Ильсеяр крепилась изо всех сил и так же, как партизаны, деловито оглядела Юлбарса, погладила, похлопала его по бокам и привязала на опушке к небольшому, как и она сама, деревцу.

Костин ласково провёл рукой по золотистым волосам Ильсеяр, спадавшим ей на плечи, и усадил на толстый пенек.

— А теперь мы поговорим с тобой кое о чем, ладно?

— Ладно, дядя Костин.

— Прежде всего скажи, сколько осталось пути отсюда до вашей будки?

— Версты две.

Костин вытащил из полевой сумки маленькую карту и, внимательно вглядываясь, сделал на ней какие-то пометки.

— А от будки до берега?

— Это вымерено: две с половиной сажени.

Костин опять сделал пометки.

— Так… Какая высота у обрыва возле будки?

— И это вымерено: четыре сажени.

— А внизу от обрыва до воды близко?

— Там семь с половиной саженей, дядя Костин, — сказала Ильсеяр, довольная, что может ответить на вопросы командира.

— Спасибо, умница. Не сможешь ли еще вспомнить, далеко ли от берега до парохода?

Ильсеяр смущенно покачала головой:

— Вот этого уж я не знаю.

— Все-таки, приблизительно? — Костин взял ее за подбородок. — Две версты? Три?..

— «Версты»… — протянула Ильсеяр… — Белая, она в самом широком месте не больше ста саженей будет.

— Разве?.. А Сазлы-куль далеко от вас?

— В трех верстах.

— А теперь скажи мне, где стоят дозорные белых?

— Когда я уходила, у обрыва стояли четыре солдата да у будки двое. И еще трое — за будкой в кустах.

Командир пометил что-то на карте, и по-прежнему серьезно спросил:

— А зубов сколько у твоего дедушки?

— Четыре, — ответила Ильсеяр не задумываясь, и, тут же сообразив, что Костин пошутил, смутилась и закрылась рукой. — Ну вас…

Командир ласково засмеялся и похлопал Ильсеяр по спине.

— Спасибо, милая. Ты только не обижайся. Мы ведь с тобой друзья теперь.

У друзей опять завязалась беседа. Ильсеяр с детской непосредственностью начала сама расспрашивать Костина.

— Ты из какого города, дядя?

— Почему ты решила, что из города? Может, я деревенский?

— Нет.

— Отчего же нет?

— Деревенские не такие бывают.

— Какие же они?

— Вон такие... — Ильсеяр показала на партизан в лаптях, в потертых шапках или войлочных широкополых шляпах, в сборчатых бешметах или казакинах, в полосатых домотканых штанах.