Дочь бакенщика - [19]

Ноги, сначала так и несшие ее вперед, теперь плохо слушались Ильсеяр. Казалось, с каждым шагом они наливались тяжестью. Вот Ильсеяр споткнулась и полетела через кочку. Лежать бы так, не подниматься! Но перед ее глазами встали оборванные, измученные люди, несчастные девушки с закрученными назад руками. Казалось, все они смотрели на нее и говорили: «Скорей, скорей, Ильсеяр!» Ильсеяр оперлась дрожащими руками о землю, встала медленно на ноги. С Белой, словно ободряя ее, подул прохладный ветер, зашевелил легкое платье Ильсеяр. Собрав последние силы, она опять побежала. Но вот лесная тропинка исчезла, затерялась в густых зарослях. Чем дальше в лес забиралась Ильсеяр, тем труднее становилось идти. Теперь уже ей приходилось продираться сквозь цепкие кустарники, пролезать под свесившимися до земли тяжелыми ветками деревьев.

Вдобавок кругом стало темно. Хотя день еще не угас, здесь царил обычный для лесной чащи мрак. Ильсеяр начала тревожиться: пока она пройдет эту чащобу, можно и опоздать.

Вот над самой ее головой вспорхнула какая-то птичка и вмиг исчезла с глаз. Как завидовала ей сейчас Ильсеяр! Вроде бы и не смышленая совсем, а летает. А человек разумный, да не летает. Почему бы это? Обернуться бы ей птичкой хоть на время, пока не доберется до партизан… Она бы широко расправила крылья, взвилась над лесом и…

Только надобности в птичьих крыльях, оказалось, уже не было. За деревьями мелькнул огонек — сторожка лесника Андрея. А партизаны должны быть немного в стороне…

В другое время, попав сюда, Ильсеяр, прежде чем положить первый гриб в лукошко или ягоду в туесок, забегала в сторожку к дочери дяди Андрея, делилась с ней всеми новостями, играла. Сегодня она и не подумала об этом. Дяди Андрея, она знала, нет дома, а с его дочкой сейчас не хотела встречаться, боялась, что задержится, и обошла избушку стороной.

Ей надо было дойти до того самого места, где она рассталась с дедушкой-гостем, и свистнуть. Ильсеяр оглянулась вокруг и по-мальчишечьи, сунув два пальца в рот, свистнула.

Красногрудый дятел, старательно долбивший дерево над самой головой Ильсеяр, взглянул умным глазком вниз. Он или не заметил Ильсеяр, или просто не обратил на нее внимания и снова спокойно застучал длинным клювом по стволу.

На свист никто не откликнулся.

 — Тихо получилось, — сказала Ильсеяр, — не слыхали.

Она прошла еще несколько шагов и свистнула так пронзительно, что звук отдался где-то далеко в лесу. Дятел на этот раз и глазом вниз не повел, взмахнул крыльями и скрылся из виду. А на свист опять никто не откликнулся.

Ильсеяр слушала затаив дыхание.

«Может, идет кто-нибудь? Или разговаривает!»

Никто не шел, никто не разговаривал. Стояла глубокая тишина. Даже листья на деревьях не шелестели. Только вдали стучал дятел. Не тот ли, который улетел отсюда?

Ильсеяр, стараясь не шуметь, продвинулась вперед еще шагов на пятнадцать, постояла немного. Ни звука. Утомился ли дятел, насытился ли, но перестал стучать. Казалось, Ильсеяр была в лесу одна, птицы и все живое впало в сон, а партизаны провалились под землю.

Ильсеяр стало не по себе.

Что делать? Свернуть вправо? Влево?.. Повернуть назад?.. Убежать?... Ждать?..

А может, вернуться? Нет, ни за что! Она будет искать, пока не найдет. До ночи, до утра… А если, опоздает? Если партизаны уйдут отсюда?.. Или уйдет пароход?..

Ильсеяр тихо пробиралась по чаще. И вдруг остановилась, потянула носом.

— Да, да… Запах дыма, — вскрикнула она радостно. — Запах дыма. Значит, они где-то близко. — И, развеселившись, подпрыгивая, как шаловливый жеребенок, нашедший после долгих поисков свою матку, Ильсеяр пошла на дым.

Но напрасно она радовалась.

Правда, она нашла костер, над которым, почти невидимый, вился дымок. Людей же не было. От костра, разложенного на дне глубокого оврага, осталась уже одна зола да куча угля. Пахло печеной картошкой. Деревьев в овраге росло мало, поэтому внизу было не очень темно. Ильсеяр спустилась в овраг. Там между двумя молодыми кленами стояла большая кадка для воды, рядом лежали два колеса с поломанными спицами. Немного в стороне валялись ободранный бешмет, рогожи. Подальше — ветхое седло и шкура, не то овечья, не то козья. А посредине оврага в беспорядке лежало несколько срубленных деревьев.

— Здесь и жили партизаны, да ушли, — решила Ильсеяр, погрустнев. — И ушли-то недавно. Костер еще тлеет.

Как беглец, преследуемый врагом, Ильсеяр приникла, прижалась ухом к земле: может быть, услышит шаги. Но ничего не услыхала.

— Верно, далеко, сказала она потеряв всякую надежду, и приподнялась на колени. На глаза ее уже навертывались слезы.

Но вдруг она вспомнила, как дядя Андрей говорил ее отцу: «Никогда не предавайся отчаянию, брат. Потеря надежды равносильна смерти!» И точно кто-то придал ей новые силы. Ильсеяр пошла по оврагу, успокаивая и подбадривая себя.

— Нет, не вернусь. Все равно найду, — твердила она.

Внезапно Ильсеяр остановилась. Нагнулась к самой земле, стала что-то разглядывать. Недалеко опять застучал по дереву дятел, однако Ильсеяр ничего не слышала. Она ползла на коленях, вглядывалась, искала…

И, словно путник, который долго шел по бескрайней пустыни и, не ведая сам, ступил ногой в прохладный ручеек, закричала ликующе: