Дочь бакенщика - [23]

— Ой, дядя Костин! — От восхищения Ильсеяр даже притопнула ногой.

— То-то…

— Что они там будут делать?

— Скоро увидишь.

— А как скоро?

— Потерпи немного. Что там за огни, Ильсеяр?

— Это в Ташкисаре, в ограбленной деревне.

Костин промолчал. Протянул бинокль Уметбаеву.

— Наблюдай как следует, товарищ Уметбаев!

— Есть наблюдать как следует!

Черные, немного узкие в разрезе глаза Уметбаева сосредоточенно смотрели вперед.

Через несколько минут он шепнул:

— Четвертый и седьмой номера у цели, товарищ командир.

— Хорошо. А отряд?

— Отряд еще в сорока — сорока пяти саженях позади нас.

— Это тоже хорошо.

— Солдат возле будки осматривается, почуял, видно…

— Вот это плохо.

— Взялся за винтовку.

— Ах, черт…

— Третий номер добрался.

— А как второй?

— Замер, товарищ командир. Его, кажется, заметили.

— Очень плохо.

— Нет, ползет.

— Дай! — Командир взял в руки бинокль и весь отдался наблюдению.

— Ага, ага… Готовься, джигит.

Уметбаев откашлялся, перелез на толстый сук с более открытой стороны дуба. Вытянул голову вперед.

— Начинай!

«Чу!.. Что такое?..»

Ильсеяр, не веря своим глазам, смотрела на Уметбаева, потом перевела взгляд на Костина. Но странно, командир все высматривал что-то возле будки, не обращая никакого внимания на молодого партизана, который заливался соловьем.

Ильсеяр приходилось и раньше слышать подражание пенью соловья. Но тогда сразу чувствовалось, что поет не соловей. А этот совсем, ну совсем настоящий… Ильсеяр, напрягая зрение, вглядывалась в губы партизана и не замечала ни свистульки, ничего. Губы были просто слегка выпячены, как у человека, посвистывающего от удовольствия. И щелкает, да так красиво щелкает. Подумать только!..

Ильсеяр стояла завороженная «соловьиным» пением. Она уже не думала ни о горячем, только что выпеченном хлебе, ни о своем студеном роднике. Она размышляла лишь о том, как бы подружиться с молодым партизаном, заполучить его к себе в гости и научиться щелкать по-соловьиному.

Командир отряда рывком схватил Уметбаева за руку.

— Довольно.

Соловьиная трель оборвалась. Командир опустил бинокль и облегченно вздохнул. Сказал шепотом:

— Чисто, чисто работают! Молодцы! — Он спрыгнул на землю. — Пошли!

Ильсеяр спрыгнула и тут же легла на землю. Командир, нагнувшись, ласково коснулся ее плеча.

— Вставай, — сказал он, улыбаясь. — Теперь до самой будки можешь идти и песни распевать. Часовых уже нет.

Ильсеяр ничего не поняла.

— Куда же они делись?

Вынув из кармана белый платок, командир взмахнул им, и отряд, который выжидал, прижавшись к земле, саженях в пятнадцати — двадцати от дуба, поднялся и пошел к ним широким полукругом.

— За мной, — приказал Костин партизанам и пошел, ведя с собой Ильсеяр, к будке.

Недалеко от будки их встретил Мэрдан. Держа в одной руке прикрытый старым казакином фонарь, другой, свободной, он крепко прижал к себе дочь. Поздоровавшись с командиром, Мэрдан сообщил ему:

— Поднялись четыре деревни. Народ собрался в трех верстах отсюда у Сазлы-куля. По сигналу подойдут.

— Сколько человек?

— Около четырехсот.

— Прекрасно, прекрасно. А как у них с оружием?

— С оружием плоховато... Вы сами понимаете, какое у них оружие, вилы да топоры.

— Ну ничего. Дать сигнал!

Мэрдан повернулся спиной к пароходу и сдернул с фонаря казакин. Голубоватый свет осветил на несколько секунд окрестность и погас.

— Дядя Шахи, Ивашин, Хасан! Идите навстречу своим землякам, — сказал командир и приказал залечь придвигавшемуся к будке отряду.

Сам вместе с Мэрданом вошел в будку. Ильсеяр же пошла осматривать посты белых.

Часовые все лежали на земле. Руки у них были связаны, у кого рот заткнут его собственной скомканной фуражкой, у кого забит травой. Возле каждого стоял с винтовкой или с наганом партизан.

Заинтересованная таким происшествием, Ильсеяр решила порасспросить об этом и дернула одного партизана за рукав:

— Дяденька…

Партизан погрозил Ильсеяр пальцем.

— Тсс! Нельзя… Уходи.

Ильсеяр осторожно, на цыпочках, побежала к будке. У самых дверей она столкнулась с Уметбаевым и сообщила ему шепотом, как большую тайну:

— Ну и осрамили же партизаны часовых. Забили им рты травой.

— Да ну? — протянул молодой партизан к удовольствию Ильсеяр. И, покачивая головой, будто и в самом деле был удивлен ее сообщением, пошел туда, где лежали часовые.

Ильсеяр же поспешила со своей новостью к отцу и дедушке.

Глава 12 Штурм

Ночь была темная. С Белой подул тихий ветер. На слабо освещенном пароходе лениво скулила гармонь. Кто-то голосил песню. Бакены почему-то горели необычно тускло. Несколько партизан повели тех самых связанных часовых с заткнутыми ртами в кусты за будкой. Для чего, интересно?.. А отряд, притаившись за поленницей, готовился к штурму, принимая последние указания командира.

Костин торопился, старался быть возможно более кратким.

— Стрелять лишь при крайней необходимости. Действуйте холодным оружием, а лучше всего берите живыми. Еще раз предупреждаю: над пленными самосуда не чинить. Всё.

Стоявшие недвижно партизаны зашевелились. Однако никто ничего не вымолвил. Командир сделал Мэрдану знак рукой. Мэрдан кивнул и пошел к обрыву. Костин снял фуражку, кинул на траву и, усевшись, стал стягивать сапоги. Вскоре все партизаны, босые, с открытыми головами, поползли к обрыву. Едва отряд спустился к берегу, как в кустарниках показалась куча людей. Выбравшись из-за кустов, многие из них легли на землю и поползли за партизанами. Ильсеяр, как велел ей отец, пошла в будку и заперла за собой дверь.