Добрый деловой человек - [9]

— Бросьте!

— А вы везучий?

— По-разному бывает, Василий Васильевич. Я не очень задумываюсь над этим. И вам не советую: себя жалеть начинаешь, а уж это никуда не годится, согласитесь.

— Везунчиков ненавижу, ненадежные они.

— Напускаете вы на себя сердитость. Семья есть?

— Замуж меня не больно берут. Ни рыла, ни биографии.

— А не поработать ли вам для начала бригадиром на строительстве? Покажете себя — станете прорабом. Вы же инженер!

— Нет уж, увольте. Я — механизатор. Этими вот двумя, — вытянул он вперед длинные руки с большими, как саперная лопатка, ладонями, — и работаю. В голове — ветер. Ни за кого я не отвечаю, сам за себя отвечаю, и баста! Грошей мне достаточно. Отработаю — и на боковую.

— Встречал. Теория малых дел — это удобная теория для некоторых. Вспомнить вот только нечего. А надо, чтобы было что вспомнить.

— Я-то хорошо помню, как меня судили!

— Вы и обиделись? На всю жизнь?

— А вы бы не обиделись?

— Не знаю. Я же не знаю, в чем дело.

— Я мост через Лиелупе — речонка такая возле Риги есть — строил. Сижу как-то вечером в конторе. Приходит бригадир, заявку на материалы приносит: подпишите, мол, товарищ начальник. «А где мастер? Где сменный инженер?» — спрашиваю. «Инженера в райком вызвали, а мастер на часок-другой отлучился». — «Как это с объекта отлучился? Куда? Кто разрешил?» — прижимаю я бригадира. Тот мнется, жмется, начальничка своего выдавать, конечно, не хочет. Только я уж и без его объяснений понимаю: отправился мастер в сельцо на предмет закусить. И пока он не закусит, а может, еще и с бабой не погуляет, если баба у него там имеется, — не вернется этот мастер на мост. И как там идет сейчас работа и идет ли вообще, когда и бригадир в контору пошел, никому не известно.

Идем мы к мосту. И уже на подходе вижу — толчея, суетня какая-то, крики: «Водолаза! Водолаза! Человек в опору упал!» Надо сказать, вторую опору мы уже сооружали — оконтуренный ящик с арматурой, шесть на восемнадцать и высотой метров пять. Побежали и мы с бригадиром. Я шинель, сапоги снял — и в октябрьскую воду. Вынырнул — нет никого. Кричу: «Где он?» — «В другом конце пузыри были», — отвечают. Поплыл я, руки развожу, нашариваю. И, представьте, с другой стороны опоры наткнулся, схватил. Мне веревку бросили, обвязал я его — вытащили. А потом и меня. Вылез, вижу, фельдшер подошел, искусственное дыхание работяге моему по всем правилам делает. Ну, думаю, будет жить. И бегом в контору: спирта глотнуть, переодеться, согреться. Возвращаюсь на мост — уже «скорая» там, двое в белых халатах хлопочут. Руки утопленнику крутят, трясут его, на грудь давят, только не получается у них ничего — ни пульса, ни дыхания. Все: умер бедняга. Погрузили в машину и увезли, а на другой машине следователь появляется и дело на меня заводит, потому что я — начальник, а техника безопасности у меня-де отсутствует, из-за этого и человек погиб. Начинает следователь крутить, вертеть, свидетелей запутывать. Вижу, с готовым решением приехал и никто ничего ему не докажет. Тут мост кончать надо, самое горячее время, а он меня ежедневно с пристрастием допрашивает и показательным судом в клубе судить собирается.

Лысой замолчал. Такыр кончился. Колонна вновь пошла степью, которая все больше холмилась к северо-западу, как раз в том направлении, куда им предстояло двигаться. Порывы ветра казались будто потише, зато налетали они почему-то с разных сторон, несли плотные снежные заряды, залепляли лобовое стекло. Базанов зябко ежился, его знобило. Лысой вел трактор временами вслепую, лишь чутьем выбирая путь, часто высовывался из кабины, чтобы помочь «дворнику» и скинуть рукой снег со стекла.

Пройдя по диагонали довольно крутой спуск и с хода форсируя заснеженный овражек между двумя увалами, Лысой вернулся к рассказу и закончил его коротко, будто и не прерывал:

— Следователь хитер оказался, но и я хитер, — точно насмехаясь над самим собой, сказал он. — Выпросил условие. Дайте мне, мол, мост закончить, потом что хотите делайте, никуда я не сбегу. Разрешили. Подошло время — два акта мне вручают. Один — акт комиссии о досрочной приемке объекта с оценкой хорошо, другой — и не акт вовсе, а протоколы допросов — я их не только не подписал, смотреть не стал. Не помогло: получил на полную катушку три года. Они не стали, признаться вам, лучшими годами моей жизни…

В этот момент сзади раздался резкий автомобильный гудок. Другой, третий — и сразу загудела отчаянно вся колонна. Не окончив фразу, Лысой лихо развернул трактор на пятачке и остановил его, не заглушая двигателя. Он и Базанов, каждый со своей стороны, вылезли из кабины на траки. Сзади стояли ЗИЛы — лишь три, остальных не было видно.

— Ну, что там?! — крикнул Лысой.

— А хрен знает, — ответил шофер первой машины, стоя на подножке. — Все гудят, и я гудю.

— Чудно! — проворчал Лысой. — Садитесь, товарищ Базанов, поедем, взглянем.

Никакой фамильярности, никакого Глеба Семеновича — словно и не было долгого разговора, установившего взаимную приязнь. В деловой обстановке отношения сугубо официальные. Лысой сразу показал эту черту своего характера, и Базанов отметил ее и, давая понять Лысому, что понял и оценил его деликатность, сказал подчеркнуто дружески: