Добрые книжки - [47]

Пронырливый автомобиль, ведомый весёлой рукой Дмитрия Романовича, остановился у берега, неподалёку от шероховато свистящего шоссе, и приятели выгрузили скворечники и инструменты, намереваясь тут же, на ближайших берёзах с осинами, их и развесить.

— Помню, шёл я как-то по этому самому мостику и вдруг замер. — взволнованно указал на мост через речушку Алексей Николаевич. — Стою, постигаю азы загадочной русской души и пытаюсь вспомнить, как я сюда попал и на чём мне отсюда лучше всего уехать. Весна — она такая непредсказуемая.

— Пора бы вам, батенька, до ятей и фертов русской души добраться, а то вы крепко на азах застряли. — поворчал Дмитрий Романович, не склонный к романтическим философствованиям во время рабочего процесса. — Этак можно и всю жизнь на каком-нибудь мостике простоять, не разъясняя себя в должном качестве и не соблюдая правила дорожного движения. Хотя, знаем мы вас, как вы плохо играете… то бишь, как вы плохо вертите фертами… Знаем, что во времена оны вы шилом патоки нахлебались, да вот в люди выбились-таки, и для других ваш пример завсегда в науку будет.

— От избытка сердца ваши уста глаголют, и мне сие слушать радостно. — поддержал словесную витиеватость Алексей Николаевич. — Тут ведь в чём положительный нюанс имеет место быть? А в том, что шило завсегда своё место в кармане обретает, а на патоку наш нос неизменно востёр. Вот эти загадочные возможности человеческой затейливости тоже надо каждому понимать, как он того хочет, и выводы делать. Реки и мосты — они ведь зачастую в неожиданных местах являются и неожиданными свойствами удивляют. Вот идёшь, вроде бы, на речку-матушку Которосль рыбки половить, а оказываешься на реке времени, и от Харона, выклянчивающего деньги на опохмелку, удочкой отбиваешься!!

— Старики в наших краях завсегда баяли: кого Которосль засмущала — тому водорослью по сусалам!.. Старики завсегда в наших краях голодали насчёт недостатка рыбки, да и ещё совсем недавно тревожные времена были, и как мы их пережили — одному Богу известно.

— Ой ли?

— Доподлинно тревожные. — вздохнул Дмитрий Романович. — В рыбнадзор меня постоянно в те времена вызывали и попрёками кормили. «Нам уготовано, — говорят. — нести нелёгкое бремя и двигаться по одной и той же прямой, имя которой Время, а вы тут пытаетесь плыть против течения, хотите и рыбки съесть и на хрен сесть. Не получится» — «Как же так, — спрашиваю. — не получится, если с голоду брюхо подводит, а рыбка завсегда осуществляла функции прокорма?» — «А вот так. — говорят. — Но очень скоро мы все реки закуём в бетон, и всё одно от вашей рыбы следа не останется. Будете гулять по гранитным мостам и в чистейшую лазурь поплёвывать с точки зрения обыкновенного хулиганства и самодовольства.»

С тихим клёкотом в небе промелькнула волжская чайка, непонятно за какой надобностью залетевшая на расторопную мелкую речушку.

— Такие у людей в головах имелись непозволительные мысли. — добавил Дмитрий Романович. — Которые явной пользы общественности не несли, а сохраняли весь лютый и прогнивший зашквар. Я бы вообще запрещал людям без пользы мыслить. А некоторых сразу бы на кичу отправлял — из вековых сосен спички строгать.

— Эх, Дмитрий Романович, вам ли не знать, что мысль — она штука деликатная. — задумчиво вымолвил Алексей Николаевич, стараясь пронизать взглядом вешние воды. — Мысль сперва уловить надо, а только затем определить на нужное место и запечатлеть. Я когда в тот злополучный раз стоял на мостике, сперва и не думал вовсе об азах загадочной русской души, а только внимательно изучал ближнее пространство с целью разглядеть в нём ту самую мысль, с которой можно и задуматься крепко. Такие вот проблемы среднего возраста.

— Вы же были активным советским ребёнком, Алексей Николаевич, чего вы жалуетесь? — удивился меланхолии друга Дмитрий Романович. — Советский ребёнок был крепок как кремень. Советских детей даже приучали к выживанию в условиях высокого радиоактивного фона. Приручали так, чтоб после ядерного удара, даже пятилетний ребёнок мог спокойно играть на улице в куче радиоактивного пепла.

— Как говаривал Ленин: материя — это есть объективная реальность, независящая от нас и данная нам в наших ощущениях. Отсюда и возрастные кризисы.

Дмитрий Романович в ответ протянул молоток, гвозди и праздничный свежесколоченный скворечник.

— Это всё вздорная философия и лирика, а нам пора приниматься за работу. Птицам ночевать негде — а на улице до сих пор ещё холодно. Синоптики ночные заморозки обещают.

— Пора, пора… — пробормотал Алексей Николаевич. — Кстати, мною давно замечено, что если кастрированный кот — это самое домашнее и ленивое существо на свете, то заядлый труженик сравним с резвящимся молочным поросёнком, не подозревающим своего близкого конца. А что вы думаете, как бы в этой ситуации поступил ваш братец — Алексей Романович?

— На месте кастрированного кота?

— Господь с вами! — прыснул смехом Алексей Николаевич. — Разумеется, на месте заядлого труженика. Он сразу бы принялся за работу или совершил что-нибудь удивительное, в стиле удручающих инцидентов?

Родной братец Дмитрия Романовича — называемый всеми уважаемыми людьми Алексеем Романовичем — славился искренностью и непосредственностью в выражении чувств. Случались такие житейские пустяки, после которых в его мудрой голове кувыркались, размножались и разрешали глобальные мировые проблемы целые сонмы удивительных мыслей. Если у кого-то и появлялась внезапная необходимость в важном конкретном совете, то он непременно обращался за ним к Алексею Романовичу. На этот счёт он никогда не бывал высокомерен и брезглив.