Добрые книжки - [38]

Шрифт
Интервал

— Спасибо, что про ноги рассказали, я люблю истории про ноги. — внимательно выслушал попутчика Алексей Николаевич и не удержался от своих мыслей по этому поводу. — Мне доподлинно известен факт из древности про некоего подьячего Ефрема Шепелёва. Бедолага оказался не в меру разговорчивым, и был нещадно бит батогами за слова «у меня, де, нога, не в пример краше, чем сразу обе ноги у Государя Царя нашего Великого Князя Алексея Михайловича всея Руси». После чего он выпил за здоровье царя не перекрестясь и не снимая шляпы. Эту шляпу затем ему крепко пригвоздили к голове. Совсем недолго пребывая после экзекуции в унынии, подьячий помер, а Алексею Михайловичу довелось обнаружить на следующее утро в собственной опочивальне на собственной подушке ногу подьячего, вытянутую во всей красе, и определившую обе ноги Алексея Михайловича в неловкое положение. Царь понял, что ему в этих вопросах не стоит выкобениваться, и пожаловал мёртвому подьячему боярский титул, наделил землями и крепостными крестьянами.

— Что ж, случались и такие исторические нонсенсы, а труп подьячего мог воспринять царские дары, как приятный пустячок. — ни капли не подсмеиваясь произнёс добрый самаритянин. — Но нам следует понимать, что во всём виноваты зудящие в мозгу рефлексы. Человеческое тело трупа нам кажется абсолютно мёртвым и не способным к передвижению, как вдруг мозг этого трупа даёт незамеченный нами сигнал — и члены начинают шевелиться и даже совершать активные деяния. Отсюда и легенды про воскресших мертвецов. Сын моего товарища по работе, служивший в войсках кремлёвской гвардии, под страшным секретом рассказывал, как однажды жена президента вышла утречком на крыльцо и спела слегка странноватую песню «ох житие ты моё, житие разнесчастное». На что его товарищ по службе заметил, что «только дура-баба способна петь дурь бабскую, а за это её лупить по шее надо, но некому», и жена президента эти слова услышала. Гвардеец был высечен плетьми, отчего и скончался, а президент про череду столь обескураживающих событий оставался в неведении. Но, спустя время, приходит к жене на обед и просит каких-то обычных угощений, какого-то компота с бутербродами, а возможно и лёгонького винца. Кушает в самом благодушном настроении, возможно, что и шутит на семейные темы, но вдруг видит, что из колыханий воздушных масс создаётся неприятная атмосфера, и в окно влезает фигура высеченного гвардейца. «Вечер в хату, часок в радость, чифирок в сладость!» — говорит гость, вовсе не стремясь отдавать какую-то дань уважения присутствующим за столом. «Очень хорошо, что вы нашли время заглянуть к нам на обед. — отвечает президент. — У нас как раз самовар стынет. Варенья сливового к чаю не желаете?..» А исполосованный плетьми гвардеец торжественно взбирается на обеденный стол, самовар ногой отодвигает и с умилением исполняет «ох житие ты моё, житие разнесчастное». На вопрос премьер-министра, наличествующего тут же за столом «как ты можешь неподобно вести себя, будучи бессмысленным трупом, в присутствии главы государства?», гвардеец отвечает, что «плевать он хотел на главу государства». После чего, действительно, принялся безудержно плеваться, и исплевался до полного самоистончения. В дальнейшем все здания кремлёвской резиденции были простуканы и прослушаны, но наличие посторонних трупов оказалось равным нулю. Однако же, отчётливые следы ног — здоровенных мужских ступней — до сих пор обнаруживают в различных местах, посещаемых президентом, в том числе и в уборной.

Ни на полшага не обрывая пути и не прекращая беседовать, наши двое странников, так нелепо повстречавшихся и познакомившихся, безмятежно любовались по дороге гроздями рябины, словно зарождающимися огоньками позднего лета, не унывающей хлопотливой черёмухой, молодыми и прянично-глазурными осинами. Прижмуриваясь и сладостно пришаркивая глазами, вдыхали смолистые ароматы чащоб. Немножко полакомились и брусникой. Лёгкая, бесполезная птичка попрыгала у их ног, как бы выпрашивая вкусненького, и упорхнула, ничего не дождавшись.

— Но пребывание полноценных мертвецов в живом виде и среди живых людей вы-таки отрицаете? — спросил Алексей Николаевич.

— Есть у меня мысли по этому поводу, и я охотно поделюсь ими. — сказал добрый самаритянин. — Вы можете без труда представить себе умершего человека, представить, как тело его разлагается, а душа проникает в процесс развоплощения?

— В той или иной степени правдоподобности — да, могу себе представить.

— И вот представьте дальше, что когда процесс развоплощения завершён, умерший мозг (или, если хотите, называйте его по-прежнему человеком) видит пронзительной яркости свет, напоминающий солнце, а затем погружается в темноту. Кажется, что человек ушёл в вечный сон, в небытие, в комплектацию смерти, но внезапно он пробуждается и видит перед собой нечто, что я не смогу вам никоим образом обрисовать, но что является истинным человеческим «Я»!.. Возможно, это сравнимо с понятием абсолютной реальности, или с тем, что в «Тибетской Книге Мёртвых» описывается как Свет Чистой Истины. Он не просто пробуждает покойника, но и обращается к нему со словами утешения, с заверениями, что всё полноценное только начинается в жизни покойника, что теперь он может никуда не спешить, а придирчиво познавать сияние своей истинной сущности. «Так как теперь у тебя нет плоти и крови, — слышит


Рекомендуем почитать
ЖЖ Дмитрия Горчева (2001–2004)

Памяти Горчева. Оффлайн-копия ЖЖ dimkin.livejournal.com, 2001-2004 [16+].


Матрица Справедливости

«…Любое человеческое деяние можно разложить в вектор поступков и мотивов. Два фунта невежества, полмили честолюбия, побольше жадности… помножить на матрицу — давало, скажем, потерю овцы, неуважение отца и неурожайный год. В общем, от умножения поступков на матрицу получался вектор награды, или, чаще, наказания».


Варшава, Элохим!

«Варшава, Элохим!» – художественное исследование, в котором автор обращается к историческому ландшафту Второй мировой войны, чтобы разобраться в типологии и формах фанатичной ненависти, в археологии зла, а также в природе простой человеческой веры и любви. Роман о сопротивлении смерти и ее преодолении. Элохим – библейское нарицательное имя Всевышнего. Последними словами Христа на кресте были: «Элахи, Элахи, лама шабактани!» («Боже Мой, Боже Мой, для чего Ты Меня оставил!»).


Марк, выходи!

В спальных районах российских городов раскинулись дворы с детскими площадками, дорожками, лавочками и парковками. Взрослые каждый день проходят здесь, спеша по своим серьезным делам. И вряд ли кто-то из них догадывается, что идут они по территории, которая кому-нибудь принадлежит. В любом дворе есть своя банда, которая этот двор держит. Нет, это не криминальные авторитеты и не скучающие по романтике 90-х обыватели. Это простые пацаны, подростки, которые постигают законы жизни. Они дружат и воюют, делят территорию и гоняют чужаков.


Матани

Детство – целый мир, который мы несем в своем сердце через всю жизнь. И в который никогда не сможем вернуться. Там, в волшебной вселенной Детства, небо и трава были совсем другого цвета. Там мама была такой молодой и счастливой, а бабушка пекла ароматные пироги и рассказывала удивительные сказки. Там каждая радость и каждая печаль были раз и навсегда, потому что – впервые. И глаза были широко открыты каждую секунду, с восторгом глядели вокруг. И душа была открыта нараспашку, и каждый новый знакомый – сразу друг.


Человек у руля

После развода родителей Лиззи, ее старшая сестра, младший брат и лабрадор Дебби вынуждены были перебраться из роскошного лондонского особняка в кривенький деревенский домик. Вокруг луга, просторы и красота, вот только соседи мрачно косятся, еду никто не готовит, стиральная машина взбунтовалась, а мама без продыху пишет пьесы. Лиззи и ее сестра, обеспокоенные, что рано или поздно их определят в детский дом, а маму оставят наедине с ее пьесами, решают взять заботу о будущем на себя. И прежде всего нужно определиться с «человеком у руля», а попросту с мужчиной в доме.