Добрые книжки - [36]
— Прощай, друг, прощай не навсегда, авось и свидимся. — помахал ладонью Алексей Николаевич. — А это что там вдали за дома? мне не к ним ли пробираться?..
— Пробирайся к ним, Алексей Николаевич, тогда не ошибёшься в пути и нигде не потеряешься. — посулил дачник. — Это село Малышево, а от него тебе прямая дорога на Лютово.
— Прощай, друг! Сам, смотри, не напейся да не потони!..
— Нет, я не потону. Я как та пропавшая лётчица — падаю, но подымаюсь!..
Совершенно мокрый и в состоянии трагического фатализма, с которым безотрадная луна на небе находится в фазе убывания, Алексей Николаевич добрёл до околицы села Малышево, где встретил нахально прибоченившуюся старушенцию, развлекающую себя внимательным созерцанием всякого проходящего мимо странника.
— А скажи мне, бабушка, — наиболее почтительно выражаясь и пытаясь замаскировать свой странный вид, обратился Алексей Николаевич к старушке. — в какой тут лес мне удобно зайти, чтоб выйти поближе к селу Лютово?
— А лес тут у нас завсегда один. — с откровенным плутовством прошамкала старушенция. — И пьяная дорога тут у нас одна. И шляются тут чёрт знает кто.
— Отчего же вы думаете, что чёрт знает кто? — обиделся Алексей Николаевич. — Все мы люди, как нам и положено быть людьми.
— Топай дальше, милый человек, и не загораживай мне пространство! — коротко изъяснилась насельница и благополучно сложила пальцы в кукиш, направив его в сторону, потребную Алексею Николаевичу.
— И вам не хворать!.. — попробовал отшутиться Алексей Николаевич.
«Почему насмешка является у нас главным средством случайного общения среди народа? — ускорив шаг, задумался Алексей Николаевич. — Кажется, что и те сограждане, кто не страдает излишней истерией, повсеместно и ежеминутно ожидают нападок на себя из-за угла, а потому и держат собственную нервическую область на взводе, готовы в любой момент огорошить врага и дать внушение правящим сферам. Так сказать, задать высочайшую планку юмористического трэша. Не привелась ли эта черта характера с тех стародавних времён, когда родственники повешенного были обязаны оплачивать услуги палача, дабы самим не быть повешенными за долг палачу? Уж точно, что эти обстоятельства не могли не сотворить в людях сатирического направления ума и повседневного остракизма. Да только не всякому уму позволено обладать мастерством ироничного взгляда на себя и на других, у большинства ум — это просто генератор глупости и унылого говна, с чем мне и довелось столкнуться прямо сейчас, прямо у околицы села Малышево. Казалось бы, малоутешительный вид путника, промокшего насквозь, должен вызывать сострадание, желание чем-нибудь помочь и облегчить участь. Казалось бы, из элементарного живейшего любопытства можно поинтересоваться, что случилось с путником, не снизошла ли печать трагедии на этого путника и на эту местность, без того окутанную мистическим произволом бесчисленных смертей. Нет, человеческое участие отвергнуто, чужая боль никого не интересует, и даже, напротив, вызывает насмешку и чуть ли не готовность вместо кукиша показать обнажённые филейные части: дескать, сам должен знать, милый человек, куда тебе идти!.. Впрочем, чему я удивляюсь? Из всех вещей, составляющих суть человека, его поведение — вещь самая не рациональная!..»
С этими мыслями Алексей Николаевич вступил на заветную пьяную дорогу и вошёл в древний, выспренно-сумеречный лес, вдыхая всей грудью его специфические ароматы и увлекаясь строгостью загадочного мира, никем и никогда не проходимого до конца. Алексей Николаевич любил свой русский лес. Любил скрипучие вековые сосны и ели с пушистыми ветвями и окладистыми мшистыми бородами. Любил кукушкино заикающиеся волхование, перепелиный гортанный междусобойчик, убаюкивающую дробь дятла и хвастливый треск сорок. Алексей Николаевич благодушествовал и упивался расплывчатой папортниковой зеленью, запахом терпкой хвои, обволакивающей таинственностью и той странной нежностью, от которой чувство невольного страха только обостряется и становится вкуснее. По-детски глупой радостью Алексей Николаевич встречал каждый гигантский, кем-то недоеденный мухомор, угрюмо-разлапистый пенёк с мордочкой кикиморы, отведавшей на завтрак кислятинки, скромные полянки с ювелирно-отточенными кустиками черники, древние завалы и скособоченные муравейники, подобно верстовым столбам, расположенным вдоль дороги.
Тут же обнаружилась на тяжёлой сосновой ветке и белочка, нахально пощипывающая усики и прицеливающаяся огромной шишкой в лоб Алексея Николаевича. «Ах ты, зараза, опять промахнулась!» — кажется сказала белочка после того, как неудачно запульнула шишкой, и недовольно засуетилась. Алексей Николаевич подобрал шишку и вознамерился запульнуть её обратно, но вдруг увидел совсем близко от себя (чуть ли не на расстоянии вытянутой руки) обшарпанного приземистого старикашку с идеально блестящей лысиной и взглядом доброго самаритянина.
— Кто вы?? — вздрогнул Алексей Николаевич.
Добрый самаритянин, казалось, с удовольствием следил за войной Алексея Николаевича и белки, игриво щекотал щёки указательным пальцем и насмешливо фыркал.
«…Любое человеческое деяние можно разложить в вектор поступков и мотивов. Два фунта невежества, полмили честолюбия, побольше жадности… помножить на матрицу — давало, скажем, потерю овцы, неуважение отца и неурожайный год. В общем, от умножения поступков на матрицу получался вектор награды, или, чаще, наказания».
«Варшава, Элохим!» – художественное исследование, в котором автор обращается к историческому ландшафту Второй мировой войны, чтобы разобраться в типологии и формах фанатичной ненависти, в археологии зла, а также в природе простой человеческой веры и любви. Роман о сопротивлении смерти и ее преодолении. Элохим – библейское нарицательное имя Всевышнего. Последними словами Христа на кресте были: «Элахи, Элахи, лама шабактани!» («Боже Мой, Боже Мой, для чего Ты Меня оставил!»).
В спальных районах российских городов раскинулись дворы с детскими площадками, дорожками, лавочками и парковками. Взрослые каждый день проходят здесь, спеша по своим серьезным делам. И вряд ли кто-то из них догадывается, что идут они по территории, которая кому-нибудь принадлежит. В любом дворе есть своя банда, которая этот двор держит. Нет, это не криминальные авторитеты и не скучающие по романтике 90-х обыватели. Это простые пацаны, подростки, которые постигают законы жизни. Они дружат и воюют, делят территорию и гоняют чужаков.
Детство – целый мир, который мы несем в своем сердце через всю жизнь. И в который никогда не сможем вернуться. Там, в волшебной вселенной Детства, небо и трава были совсем другого цвета. Там мама была такой молодой и счастливой, а бабушка пекла ароматные пироги и рассказывала удивительные сказки. Там каждая радость и каждая печаль были раз и навсегда, потому что – впервые. И глаза были широко открыты каждую секунду, с восторгом глядели вокруг. И душа была открыта нараспашку, и каждый новый знакомый – сразу друг.
После развода родителей Лиззи, ее старшая сестра, младший брат и лабрадор Дебби вынуждены были перебраться из роскошного лондонского особняка в кривенький деревенский домик. Вокруг луга, просторы и красота, вот только соседи мрачно косятся, еду никто не готовит, стиральная машина взбунтовалась, а мама без продыху пишет пьесы. Лиззи и ее сестра, обеспокоенные, что рано или поздно их определят в детский дом, а маму оставят наедине с ее пьесами, решают взять заботу о будущем на себя. И прежде всего нужно определиться с «человеком у руля», а попросту с мужчиной в доме.